Новый альбом - Павел Тетерин

Следующим было письмо от родителей — он сразу это понял по характерному маминому почерку, которым был заполнен адрес получателя. Вообще она писала очень мелко, но сейчас старалась писать большими буквами, чтобы ему было удобнее читать письма. Милая, но в тоже время всегда напоминавшая про его ущербность забота. Он надорвал конверт.

Здравствуй, сыночек!

Мы с папой совсем заскучали по тебе и решили написать письмо. Как ты там поживаешь, Степушка? Мы с папой очень переживаем за тебя. Нормально ли устроился? Хорошо ли кушаешь?

Папа сильно скучает по тебе. Всё говорит, что сейчас заработает денег, купит нам дом за городом, и мы снова сможем жить все вместе, как и раньше. Но сам знаешь, с работой сейчас не ахти, поэтому, когда ещё это случится — одному Богу известно. Но папа не унывает, и тебе советует. Ну а я-то знаю, ты сильный, Степушка наш, ты со всем справишься. Так что помни — как только мы сможем, то тут же за город переберёмся. Но сейчас пока, сам пойми, никак. Алёнке надо школу заканчивать, а там и университет, а у неё запросы — огого, даже не знаю, как со всем справимся. Женихи вокруг неё так и вьются, глаз да глаз нужен.

Брабус заболел. Сожрал, наверное, дурила, что-нибудь на улице, всю квартиру загадил, а потом слег. Мы все перепугались, Алёнка реветь принялась, как потерпевшая. Папа его к ветеринару отвез, промыли ему желудок, капельницу сделали. Сейчас лежит себе тихо, отходит, так что вроде всё нормально должно быть.

В общем, всё у нас потихоньку. Ты бы в гости к нам, заглянул, что ли. Правда, даже и не знаю, как ты в нашей гостинке-то и поместишься теперь, помнишь ведь, как мы живём. Но ничего, ты не расстраивайся, мы тебя не забываем, много думаем о тебе. Думаю вот посылку тебе отправить ко дню рождения, так что ты пиши, какие у тебя пожелания есть, мы с папой постараемся сделать всё. Хотя, конечно, возможностей у нас не так много, сам знаешь.

Ладно, сыночек, буду закругляться, папа с работы пришёл, надо ужин на стол ставить. Привет тебе кстати передаёт.

Кстати, ты компьютером не обзавелся? А то хоть могли бы по компьютеру созваниваться, хоть смотрели бы друг на друга почаще.

Целуем, обнимаем и очень скучаем.

Твои мама, папа и сестра.

Прочитав последние строки, Степа отложил письмо в сторону и глубоко вдохнул, пытаясь унять вдруг появившуюся в теле дрожь. Почувствовал, как на глазах проступили слезы — он знал, что заплакать всё равно не сможет, никогда не получалось, но иногда ему становилось так невыносимо грустно, что хотелось наложить на себя руки. Вот и сейчас, прочитав это обычное, в общем-то, письмо из дома, он почувствовал, как тоска холодной рукой сжала сердце. Вечные надежды родителей, что всё устроится, рассказы про сестрёнку, их обычную жизнь, частью которой он мог бы до сих пор являться…

Степа вдруг почувствовал себя маленьким мальчиком, вынужденным в одиночку бороться с миром, который ещё вчера казался ему таким добрым и открытым, а сейчас с каждым днём становился всё враждебнее и враждебнее, поворачиваясь своими новыми, холодными и колючими сторонами.

От того мальчика, которого ещё помнит его мама, с каждым днём оставалось в душе всё меньше и меньше — а сам мальчик рос не по дням, а по часам. Теперь он огромный ребёнок, доведённый природой до абсурда — каждый год ему было необходимо покупать новые вещи, потому что он безнадёжно вырастал из всего, что носил, катастрофически быстро. С одеждой ещё можно было выкрутиться — новая доставалась ему от таких же, как он, товарищей по несчастью, уже выросших из своего размера, но о роскоши типа коньков, например, нечего было и мечтать. И цена на них гигантская, да и коньки на один год — увы, у него нет столько денег, чтобы позволить себе такую блажь. Так же, как и компьютер — обычным он уже пользоваться не мог, а о проекторе или огромном мониторе не могло быть и речи.

Степа сложил руки на столе и уронил на них подбородок, уставившись немигающим взглядом на грубо покрашенную стену. Так он просидел несколько минут, глубоко дыша и приходя в себя после внезапно нахлынувшего приступа отчаяния. Почувствовав себя лучше, он встал и пошёл на кухню — готовить себе еду.

На кухне он достал из шкафа большую кастрюлю, поставил её на электроплиту и налил внутрь воды. Подождав, пока вода закипит, он насыпал в неё рис из стоящего в углу большого мешка и начал чистить овощи для салата.

Овощи и крупы были теперь его основной ежедневной пищей. Несмотря на свои размеры, ели они достаточно мало, стараясь ограничивать себя в еде. Иные обычные люди едят больше, чем некоторые гиги — в этом Степа мог убедиться лично. А про то, что денег на еду можно тратить в разы больше, покупая жутко дорогие продукты, и говорить нечего.

Мясо Степа ел редко. В последнее время он особенно ценил индейку. Крылья и ноги этой исполинской птицы больше не казались ему такими огромными, превратившись во что-то типа обычной курицы. Чем она будет казаться Степе через десять лет, ему думать не хотелось.

Степа взял из низкой ванны, служащей им мойкой, свою тарелку, положил в неё дымящегося риса, добавил немного масла и сел к столу. Он задумчиво, медленно жевал, раздумывая, чем ему занять остаток дня. Надо будет обязательно поучиться — в универе уже накопилась пара «хвостов», да и пораньше лечь спать. Завтра с утра ему надо было быть на работе, а добираться до неё приходилось довольно долго, поэтому встать надо было не позже, чем в шесть утра.

Мысль о работе вдруг выхватила из памяти случай, произошедший с ним вчера.

Во время матча на трибуне возникла какая-то потасовка, и Стёпа, находившийся ближе всех и увидевший вскочивших со своих мест драчунов, первым поспешил разнимать их. Что не поделили два небритых и не очень опрятных мужичка, он так и не узнал, да ему было и не до этого. Запомнилось ему другое — рядом с мужичками, на соседнем кресле, сидела девушка. Успокоив драчунов — для этого ему было достаточно взять каждого в руку и развести их в стороны, крепко сжав ладонями воротники, после чего он просто стоял и ждал, когда подоспеют секьюрити. А девушка — невероятно красивая хрупкая брюнетка, быстро оправившись от испуга, живо и с интересом разглядывала его, едва заметно улыбаясь. Степе было неловко, он краснел и прятал глаза, но все жё пару раз улыбнулся ей в ответ — и её улыбка тоже стала чуть шире. Едва дождавшись охраны — руки у него вспотели, и он переживал, как бы дебоширы не вырвались и не взялись за старое, он вручил охранникам понуро свесивших головы мужиков и поспешил скрыться за раздевалками. Напоследок он украдкой бросил на неё осторожный взгляд — она помахала ему в ответ. И почему-то сейчас этот случай вдруг всплыл в памяти. Это было приятное воспоминание. Даже очень.

Он почти доел свой скромный ужин, когда в коридоре послышались чьи-то шаги. Через минуту в столовую вошёл Колька.

Колька жил через две комнаты от Степы. Ему недавно стукнуло тридцать — Степа до сих пор помнит шумную вечерину, которую они закатили по случаю его юбилея. Тридцать — это значит, что рост его остановился. Он был намного ниже, чем дядя Виталик, но значительно выше ещё растущего Степы. Помимо того, что он был гигом, он имел ещё одну особенность. Он был огненно, прямо как — то мультяшно — рыжим. Ярко оранжевые волосы торчали во все стороны, словно клоунский парик, и такими же были его борода и усы, брови, волосы на руках и даже ресницы. Со всем этим Колька иной раз напоминал большого льва из зоопарка. Но характер у него был совсем не вяжущийся с образом опасного хищника — с детства привыкший к насмешкам сверстников, он никогда не унывал, на все у него находилась шуточка или присказка, а с лица не сходила жизнерадостная улыбка. Колька работал в автомастерской — у него был старый школьный приятель, для которого Колькин гигантизм не стал препятствием для дружбы, и теперь они неплохо зарабатывали, вместе ковыряясь в машинах в собственной автомастерской неподалёку.