Танкоопасное направление. "Броня крепка!" - Олег Таругин

– Товарищ Акимов, – тон собеседника внезапно стал подчеркнуто-деловым. – Вот о подробностяхмы с вами поговорим чуть позже – и не здесь, договорились? Сами понимаете, всему свое время и место!

– Да, да, конечно же, я понимаю! Понимаю. Но это же поразительно! Это же…

– Когда я полностью введу вас в курс дела, поверьте мне, вы поймете, что не все столь радужно. Безусловно, это выдающийся прорыв в науке, но вот… впрочем, давайте не здесь. Ага, утечки радиации нет, отлично! Грузим нашего путешественника в контейнер и домой, в лабораторию. Там и продолжим разговор…

Москва, недалекое будущее

Поверхность массивного, сразу видно, директорского, стола была почти пуста. Плоский монитор с функцией 3D-мультимедиа, не особенно и навороченная беспроводная клавиатура и массивная хрустальная пепельница с единственным окурком. Да и весь кабинет выглядел под стать столу – огромный, почти двадцать квадратов, не отягощенный излишней мебелью и прочим «интерьером». Небольшой кожаный диван у противоположной от закрытого кремовыми ролетами окна, стол для совещаний, стоящий перпендикулярно к директорскому, четыре полукресла, по два с каждой его стороны, и офисный шкаф для документов за спиной. Последний, несмотря на весьма модерновый вид, выглядел жалко, будучи практически пустым – на полках покоились лишь три папки-скоросшивателя, невскрытая коробка с мини-DVD-R да какая-то дребедень, рассмотреть которую удалось бы, лишь подойдя вплотную и раскрыв дверцу из тонированного стекла.

Человек за столом поднял усталые глаза, не слишком дружелюбно взглянув на сидящего напротив подчиненного:

– Что значит сбой программы? В каком смысле сбой?

– В таком, в каком мы и представить не могли, – спокойно выдержав начальственный взгляд, собеседник, молодой человек лет тридцати, пожал плечами.

– А подробнее?

Снова короткое пожатие плечами:

– Я сбросил вам все материалы. Вы читали?

– Просмотрел, – человек устало потер переносицу. Неудивительно, впрочем, учитывая лежащие на столешнице очки, самые настоящие очки с толстыми стеклами в золоченой металлической оправе. И это во втором десятилетии двадцать первого века, когда даже те, кто не хотел носить контактные линзы, вполне могли позволить недорогую получасовую операцию компьютеризированной лазерной коррекции зрения! – Объясни сам. Хотя бы вкратце.

– Без проблем, – молодой человек в третий раз пожал узкими плечами. – Если кратко, то во время входа в игру одного из игроков не произошло штатной ассоциации его психоматрицы с разумом реципиента. В результате случайного сбоя сервера загрузки личностных баз данных имел место своего рода обратный эффект. В принципе теоретически мы знали, что подобное возможно, но абсолютно не ожидали, что произойдет на самом деле! Упрощенно говоря, он остался там, а реципиент, ну, то есть разум реципиента, перенесся сюда. Примерно так и произошло. Игрок там, в прошлом, а его реципиент – здесь, у нас. Все.

– Ну, и что теперь?

– Будем разбираться, хотя я и не представляю, каким образом можно осуществить обратный процесс. Для этого необходимо, как минимум, осознанное желание и донора, и реципиента, которого еще нужно найти. Если же он не захочет, то вернуть его окажется практически невозможно, даже накачав какой-нибудь транквилизирующей гадостью. Попытаемся, конечно, отследить по айпишнику, но проблема в том, что играл он анонимно, причем очень похоже, еще и применял программу, не позволяющую отследить адрес его компа…

Молодой человек внезапно замолчал, наткнувшись на тяжелый взгляд начальника:

– Игорек, ты хоть понимаешь, чеммы занимаемся и ктонад нами стоит? Что за детский лепет – «будем разбираться», «попытаемся отследить», «играл анонимно»?! Он-то, может, и играл, зато мы не играем! Надеюсь, ты понимаешь, что может произойти, если ему удастся не просто остаться в прошлом, но еще и изменить историю?! Весь наш проект – и так балансирование на самой грани, и не мне объяснять тебе, сколько трудов стоило убедить их, – начальник коротко дернул головой в сторону потолка, – в необходимости реанимации «Прокола»? И что с нами всеми сделают, если все пойдет вразнос и наш «игрок» со всем своим послезнанием так и останется в сорок третьем году? Короче, у тебя и твоего отдела ровно сутки. Если не справитесь, буду просить помощи у кураторов. Хотя мне этого и очень не хочется, поскольку ты прекрасно понимаешь, чем это грозит…

Василий Краснов, недалекое будущее

Сознание возвращалось мучительно, словно после той памятной контузии и ранения зимой сорок второго, когда Василий почти полгода провалялся в госпитале. Ни эвакопункта, ни дороги в тыл он не помнил, очнувшись в бинтах и гипсе уже на больничной койке. И лишь позже узнал, что оказался единственным выжившим из экипажа – повезло, остальные так и остались навечно в машине. Но сейчас? Какая контузия, откуда? Два дня назад их после нескольких недель тяжелых боев, стоивших почти всех танков бригады, отвели на переформирование в тыл. Не в глубокий, как полагалось бы – откуда уж тут глубокому тылу-то взяться? – но все-таки. Семьдесят с лишком верст от передовой – и на том спасибо. Если немец внезапно не ломанется, не прорвет жиденькую и неустойчивую, честно говоря, линию обороны, можно успеть получить новую технику и изготовиться к боям. А контузия? Да откуда ж ей тут взяться-то? Сдавали немногие уцелевшие машины, матчасть, получали не дошедшую до линии фронта почту, а многие – и заслуженные награды. Вечером, конечно, отметили окончание боев да обмыли награды, но без перебора: будь ты хоть трижды заслуженный фронтовик, а нарываться, попав в поле зрения замполита, не стоило. Хотя последний и вполне нормальный мужик, не пьет разве что… Спать, правда, разошлись задолго после отбоя, но разошлись вполне цивилизованно и культурно, то бишь на своих двоих, а не на плечах более трезвых товарищей. Так какая ж, на фиг, контузия?!

Не раскрывая глаз, Краснов осторожно поерзал, пытаясь понять, где он находится. Под ягодицами и за спиной ощущалось нечто мягкое, упругое и весьма удобное. Явно не сколоченные из едва ошкуренных досок нары, накрытые шинелью, на коих он вчера и отошел ко сну. Да и не лежит он, собственно, а, как ни странно, сидит, точнее – полулежит. Или полусидит, как там правильно подобное положение называть-то? Странно…

Собравшись с духом, Василий приоткрыл один глаз. Затем второй. Торопливо осмотрелся, с трудом ворочая гудящей башкой, словно ошибочно прикрученной к чужому и непослушному туловищу. И немедленно снова зажмурился, поскольку увиденное осознанию явно не поддавалось. Не было ни вчерашней землянки с нависавшими над головой классическими «тремя накатами» (на самом деле саперы определенно схалтурили, накатов имелось всего два, да и толщиной бревна подкачали), ни нар, ни густого, хоть ножом режь, портяночно-табачного духа, обильно сдобренного дымом бензиновой коптилки и печки-буржуйки, изготовленной рембатовскими умельцами из бочки от американского машинного масла.

Несколько раз торопливо вздохнув-выдохнув, мамлей распахнул оба глаза «на ширину плеч» и снова огляделся. Он находился в просторной и очень светлой комнате, напомнившей ему госпитальную палату, разве что стены оказались не выкрашенными светло-серой масляной краской, а оклеенными веселенькими голубоватыми обоями с каким-то мелким рисунком. Под потолком – электролюстра на три лампы, перед ним – стол с чем-то непонятным на поверхности. Нечто не слишком большое, плоское, матово-черное, вроде грифельной доски в серебристой окантовке. Размерами, эдак, полметра на сорок сантиметров. Мела, правда, нигде не наблюдалось – чем же на ней писать-то?! Еще на столешнице обнаружилось странное устройство, отдаленно смахивающее на клавиатуру пишущей машинки «Ундервуд», виденной им в штабе, разве что не ступенчатую, а плоскую, и клавиш побольше. Да и значки на них отчего-то на двух языках, русском – и то ли немецком, то ли каком-то ином. Справа от «сплющенной пишмашинки» – еще более непонятная штуковина, овальная, с двумя кнопками и ребристым выступом между ними. Снова поерзав, Краснов сделал еще одно открытие. На его кистях оказались непонятного вида устройства, напоминавшие ажурные «сетчатые» перчатки: ни от холода защитить, ни от жара. А на голове – эластичный обруч с какими-то дурацкими кругляшами на висках, лбу и затылке, живо напомнившие ему читанные в школе научно-фантастические романы советского писателя Александра Беляева. Это что еще такое, интересно?! Не от этих ли штуковин то самое неприятное ощущение, словно после контузии? Вполне возможно, между прочим, поскольку враг, как товарищ политрук говорил, не дремлет!..