Чары воительницы - Сара Маккерриган

— О н-нет, миледи, — наконец пробормотал монах. — Я возьму его. Вам не н-нужно… у… у… причинять ему никакого вреда.

Он взглянул на Колина с беспокойной улыбкой, которая была какой угодно, только не ободряющей.

Колин скривился, когда монах взял пергамент из руки Хелены.

— Господь… Господь благослови вас, миледи, — произнес монах, нервно наклоняя голову. Проходя мимо Колина, он пробормотал: — И спаси вас Господь, милорд.

После чего тощий бесполезный священник поспешил по узкой тропинке, унося с собой все надежды Колина.

Когда Колин, не веря своим глазам, смотрел вслед брату Томасу, Хелена почти пожалела сбитого с толку норманна. В конце концов, он ведь сделал героическую попытку. Что ж поделаешь, если его мозги не ровня ее мозгам.

— Дело сделано, — сказала она, довольная, что брат Томас доставит ее послание. Хелена наклонилась, чтобы взять Колина за плечо. — Идем.

— Нет, — ответил он, отстраняясь. — Не раньше, чем ты ответишь на мои вопросы.

Она нахмурилась. Неужели он действительно считает, что может торговаться с ней? Почему он не может смириться с мыслью, что находится в абсолютной ее власти? Может быть, она недостаточно ясно выразилась. Острием кинжала Хелена слегка пощекотала мочку его уха.

— Знаешь, я ведь могу вернуть брата Томаса, — задумчиво произнесла она. — Еще не поздно отправить подарочек вместе с письмом. — Стало заметно, как Колин окаменел. — Ухо… или палец, или…

Хелена сделала вид, что размышляет, скользя взглядом по его телу.

Потом Хелена заметила, что Колин пристально смотрит на нее своим единственным открытым глазом, как будто оценивал ее, судил, делал ставку на ее душу. И, хотя он лежал беспомощный на земле, весь в ее власти, вдруг показалось, что он смотрит этим блестящим, пронзительным, всевидящим глазом прямо в ее сердце.

Смущенная Хелена протянула к Колину руку и дернула повязку вниз, на глаза.

Он гордо вскинул подбородок — не самое легкое дело для человека, лежащего на животе.

— Разумеется, ты поступишь так, как захочешь. Но я думаю, тебе следует знать, что я не терплю никакой боли, так что наверняка буду кричать, как свинья, которую режут.

Хелена подняла бровь.

— А кровотечение? — продолжал Колин. — Я однажды уколол палец о колючку, так кровь текла три дня.

Она никогда в жизни не слышала ничего более абсурдного.

— Три дня… — протянула она.

— Ага. Но я готов заключить с вами сделку, миледи, и избавить нас обоих от трудов уродовать меня.

Более жестокая женщина тут же отрезала бы ему ухо, чтобы показать ему, как мало тут труда. Но Хелена бывала дикой только тогда, когда ее к этому вынуждали. И в данный момент, когда норманн был связан, как гусь, она могла позволить себе быть милосердной. Кроме того, как ни ненавистно ей было признавать это, она была заинтригована хитростью Колина. Ей редко встречались такие сообразительные мужчины.

— Неужели?! — воскликнула Хелена, снова наклоняясь к нему.

Она не заметила раньше, отвлеченная блеском глаз Колина, какой приятной формы у него рот. Его губы выглядели мягкими и в то же время твердыми, а там, где они открывались, она видела белые края его зубов, — один передний был немного кривой, что придавало мощному рыцарю немного ранимости. Его нос тоже был превосходно вылеплен — не слишком узкий и не слишком широкий, с ноздрями, которые трепетали, пока он ждал ее ответа.

— Миледи?

Хелена резко тряхнула головой, отгоняя разбегающиеся мысли.

— Ты, любезный, находишься в таком положении, когда едва ли можно торговаться.

— Тем не менее, вы кажетесь благоразумной женщиной.

Хелена вскинула брови. Никто никогда не называл Хелену благоразумной. Она была какой угодно, только не благоразумной. Этот норманн либо слабоумный, либо бесстыдно врет.

— Продолжай, — приказала она.

— Если вы ответите на один вопрос, миледи, я перестану сопротивляться и охотно пойду с вами.

— Один вопрос?

— Да.

— Спрашивай.

— Если вы не собираетесь обменивать меня на Ривенлох, что вы собираетесь делать? Что говорилось в письме?

Хелена заморгала. Какое ему дело? Это не изменит его участь. Что с ним будет, решать Пейгану. С другой стороны, не такой уж это секрет. И если Колин действительно собирается выполнить то, что сказал, если он будет сотрудничать…

— Если я дам тебе ответ, ты добровольно пойдешь со мной? — спросила Хелена.

— Да.

— И ты больше не будешь использовать никакие уловки?

— Никаких уловок. Я клянусь в этом моей рыцарской честью.

Хелена самодовольно ухмыльнулась. Похоже, Колин не так умен, как она думала. Эта сделка слишком хороша, чтобы упускать ее. Она не даст ему ничего, а он даст ей все.

— Очень хорошо, — сказала она, убирая кинжал в ножны. — В записке говорится: «Я взяла норманна в заложники. Я не верну его до тех пор, пока брак не будет аннулирован».

— Что!

Хелена повторила:

— «Я взяла норманна в…»

— Да, я слышал тебя, но что… как… а, проклятие…

Она самодовольно хихикнула:

— Теперь ему придется вернуть мою сестру.

— Он этого не сделает.

— О, я думаю, сделает.

Уголки красивого рта норманна опустились.

— Ты не знаешь Пейгана Камелиарда.

— А ты не знаешь Воительниц Ривенлоха.

Колин покачал головой, как будто над ним сыграли какую-то невероятную шутку, но ничего не сказал.

Хелена помогла ему подняться на ноги, и они молча пошли вдоль по тропинке. Верный своему слову, Колин шел покорно, но для Хелены его молчание бросало мрачную тень на ее бурную авантюру.

По мере удаления от Ривенлоха Хелена все сильнее чувствовала беспокойство. Вдруг Колин прав? Что, если он не так ценен для Пейгана, как она думала? Что, если Пейган посчитает потерю своего человека разумной ценой за женитьбу на девушке по своему выбору? Что, если он порвет письмо раньше, чем Дейрдре успеет прочитать его? Что, если, Боже упаси, она не получит ответа от сестры? Как долго ей придется ждать в лесу? Как долго она сможет удерживать Колина в заложниках?

И самое важное, как долго они смогут продержаться без еды?

В животе Хелены урчало, когда они, наконец, добрались до рощицы шишковатых дубов, в которой прятался коттедж. Он так зарос плющом, мхом и папоротником, что стены коттеджа казались сделанными из листьев, и в глубокой тени раскидистых деревьев его практически не было видно. Дверь хижины провисла, и пара прогнивших ставней болталась на единственном окне так, что, казалось, они отвалятся при малейшем дуновении ветерка. В крыше было больше дыр, чем соломы, но разросшийся плющ закрывал прорехи, кое-как защищая коттедж от стихий.