Коварная приманка - Марина Серова

Кутили до позднего вечера. Потом, по словам соседки, Ирина разругалась с собутыльниками, выгнала всех, постучала к ней, торжественно объявила, что завязывает: завтра, мол, дочь возвращается, и вообще, хочет за ум взяться, чтоб дочь матерью гордилась, как отцом, отец ведь у Оксанки профессор.

А какой он профессор, рассуждала соседка, такой же небось алкаш, как и мать. Вот Игорь, отчим бывший, тот мужик видный. Хоть и развелся с Иркой, нет-нет да приходил. Всегда с полной сумкой еды, девчонке обновки справлял. Сразу видно, бизнесмен, «новый русский».

— А дальше-то чего было в тот вечер? — постаралась я направить монолог старушки в нужное мне русло.

— Дальше известно чего. Ирка-то мне ключи оставила, сказала, что запрется изнутри, попросила разбудить утром пораньше, часов в восемь, чтоб убраться к приезду Оксанки успеть. Ушла, закрылась… — старушка краешком фартука вытерла заслезившийся глаз. — Утром, значит, звоню, как ты счас, не открывает никто. Я возьми-то и отвори, ключи-то у меня… А там… Ирка-то в спальне на кровати, в кровище вся, а голова треснутая, как топором ударили, мозги наружу… Я оттуда еле до телефона своего добралась, милицию, значит, вызвать. А через час и Оксанка с Галей подъехали… Вот и весь сказ. Так что на кладбище твоя тетка-то…

— А Оксанка-то теперь с кем? — подражая старушкиной манере речи, спросила я.

— Знамо, с кем, с теткой, у нее наверняка теперь и живет, в этой-то квартире одной страшно, — объяснила баба Катя.

— А мужик-то ее бывший, Игорь, был, что ли, на похоронах?

— Как ему не быть? Знамо, был. Видный такой, в черном костюме, при галстуке, ребята с ним евонные, шпорсмены, охрана называется. Игорь все похороны и организовал. Вот энти ребятки-то гроб и выносили.

— В квартире-то теперь кто живет?

— Да кто ж там жить будет? Сказывали, на Оксанку оформят, чтоб ей после восемнадцати досталась. Игоревы дружки иногда заходят, следят, значит, чтоб не разворовал кто. Да что там воровать-то?

— И то верно. Ладно, бабуля, пойду я, засиделась тут у вас, — стала собираться я.

— Куда ж ты к вечеру-то? Ночуй у меня, а там видно будет, — пыталась остановить меня гостеприимная соседка.

— Да я проездом. В Москву по делам еду. Тетку повидать захотелось, а оно вон как обернулось. Так что я на вокзал и дальше отправлюсь.

— Ну, как знашь…

Надевая туфли в прихожей бабули, я успела прилепить к косяку ее двери «жучок». Так, на всякий случай.

— Все слышали? — спросила я профессора, плюхаясь на переднее сиденье.

— Не только слышал, но и записал. — Он показал мне диктофон.

Впервые имею дело со столь квалифицированным напарником!

— Тогда анализируем диалог с соседкой, — предложила я.

— Меня в ее рассказе насторожили две детали, — рассуждал Полежаев, выезжая на дорогу, ведущую в центр Зареченска.

— Какие именно?

— Ирина якобы рассказывала ей, что отец Оксаны, я то есть, профессор.

— Что в этом удивительного? — не поняла я поначалу.

— А то, что мы с Ириной практически не общались тринадцать лет, доктором и профессором я стал лет восемь назад, когда она была с Кудриным в ГДР.

— Господи, но вы же ученый, ваши книги, труды могли попасться на глаза Ирине, только и всего! — наивно предположила я.

Полежаев, затормозивший у светофора, посмотрел на меня так, словно подумал: «Ну и дуру же я нанял!»

— Таня, я не профессор Кредер Александр Александрович с истфака классического университета, чьи учебники по новой и новейшей истории изданы тиражом уже около двух миллионов экземпляров. По ним, что вполне вероятно, занимается и Оксана. Я не историк, не филолог и даже не физик. Я — доктор технических наук, и мои труды в открытую продажу не поступают, — явно горячился ученый.

— Ясно. А вторая деталь?

— О второй вы в принципе говорили еще вчера: за квартирой установлено наблюдение. Вы слышали, дружки Игоря заходят, следят, чтоб не своровали чего-нибудь. Следовательно, мы с вами уже засветились… Не сегодня завтра ваш приход будет известен родственничкам! — В его голосе прозвучала плохо скрытая ирония. — Кстати, наверное, пора с ними познакомиться. Вон слева какой-то райотдел милиции, узнаем, где тут у них адресное бюро, должны успеть до закрытия.

До закрытия адресного бюро мы успели. Справки, выданные нам смазливой куколкой, на которую пялил глаза стойкий профессор, ничего не говорили нам, оказавшимся первый раз в своей жизни в Зареченске.

Мы вышли из адресного бюро. Надо было поужинать и решить проблему с ночлегом. Сносное кафе мы нашли на местной набережной, у Волги. Поглотив довольно прилично приготовленный суп-харчо (мой клиент по-отечески рекомендовал нам обоим горячее блюдо, дабы желудок работал нормально), бефстроганов с картофелем фри, массу салатов и запивая, к удивлению официантки, это великолепие всего лишь минеральной водой, а десерт — мороженое — не белым вином, а банальным кофе, мы вполголоса обсуждали дальнейший план действий. Играла медленная музыка; профессор, увидев нетерпеливый блеск моих глаз, пригласил меня на танец.

Каюсь, я прижималась к нему чуточку сильнее необходимого, дабы у него больше не было повода смотреть на всяких там статисточек из адресного бюро. Одеты мы, правда, были по-дорожному, оба в джинсовых костюмах, только я в черной водолазке, а профессор в светло-серой. После второго танца захотелось пить, и мы опять сели за свой столик. Утолили жажду и намеревались уже расплатиться, как к нам развязной походкой подошел некий местный кадр неопределенного возраста — где-то после тридцати — и уже изрядно навеселе.

— Па-па-ша, раз-зре-ши приг-глас-сить твою т-тел-ку! — еле выговорил он.

Зная идиосинкразию Полежаева даже на вполне нейтральный жаргонизм типа «ксива», я поняла, что сейчас разразится буря. Профессор побагровел, посмотрев на шпану так, словно хотел убить его взглядом:

— Ты, мудак, извинись перед дамой и проваливай отсюда!

«Мудак» несколько секунд осмысливал сказанное, потом грозно пошел на профессора:

— Ах ты, к-ко-зел ста-ста-рый, в-вот т-ты к-как, з-зазнаа-шь…

Я не успела вмешаться — Полежаев справился сам. Неуловимым движением руки он дернул «мудака» на себя, а потом перевернул лицом вниз. Но за соседними столиками повскакали несколько его собутыльников. С ними мы как-то совладали бы, только вот попадать в ментовку вовсе не хотелось. И вновь я подивилась реакции Полежаева. Нет, он не стал мочить всех направо и налево, видимо, также понимая бесперспективность силовой акции. То, что он сделал, мгновенно остановило собутыльников «мудака».

— Стоять! — Зычный бас профессора перекрыл даже музыку.

Намеревавшиеся нападать на секунду опешили. Этого было достаточно, чтобы левой рукой Полежаев вытащил из кармана стодолларовую бумажку, а правую, наоборот, засунул поглубже.