Эмоциональный мозг - Павел Симонов

В своих опытах по обнаружению скрытого «эмоционального состояния» А. В. Вальдман, по-видимому, активирует ту систему (а не одиночный «пункт») мозговых структур, которая реализует данную эмоцию. В нейрофизиологическом плане мы скорее всего имеем дело с «эмоциональной доминантой» (в смысле А. А. Ухтомского), выявляющейся при дополнительном активировании внешним стимулом — тест-объектом. Эти структуры продолжают участвовать в регулировании целенаправленной деятельности животного и при осуществлении «эмоционального поведения», вот почему нам кажется затруднительным квалифицировать как эмоции только подпороговые «эмоциональные состояния».

Если А. В. Вальдман считает возможным рассматривать «эмоциональные состояния» животных в качестве аналогов человеческих эмоций, в том числе — возникающих у пациентов при стимуляции глубоких структур головного мозга, то психолог В. К. Вилюнас настроен более пессимистично: «Серьезное и на первый взгляд непреодолимое препятствие, затрудняющее реализацию в исследовании эмоциональных явлений принципа эволюционности, заключается в том, что эмоциональная сфера психического отражения на протяжении всей биологической эволюции абсолютно недоступна прямому изучению… Даже наши суждения об эмоциональных переживаниях высших животных представляют собой, строго говоря, лишь предположение, антропоморфическую проекцию, основанную на сравнении ситуаций и поведения» [Вилюнас, 1976, с. 76].

Мы не можем согласиться с этим утверждением В. К. Вилюнаса. По нашему мнению, экспериментатор имеет минимум три возможности объективного суждения об эмоциональном состоянии экспериментального животного.

Первый из таких показателей, и о нем мы уже говорили, — наличие или отсутствие вегетативных сдвигов и характерных изменений биоэлектрической активности мозга при условии, что физическая нагрузка на животное, связанная с осуществлением двигательного акта, остается постоянной или уменьшается в процессе совершенствования приспособительных действий. Если животное (в равной мере — и человек) выполняет тот же самый двигательный навык, а вегетативные и электрофизиологические сдвиги, наблюдавшиеся на ранних этапах обучения, становятся все слабее, у нас имеются веские основания говорить о постепенном уменьшении степени эмоционального напряжения, ибо в настоящее время невозможно предложить какое-либо иное объяснение этому феномену.

Вторым объективным индикатором эмоционального состояния животного может служить реакция другой особи того же вида на сигналы эмоциональной экспрессии партнера, феномен своеобразного «эмоционального резонанса», к значению которого мы еще вернемся. Данный прием представляет одну из блестящих экспериментальных находок А. В. Вальдмана и его лаборатории, имеющих принципиальное значение для общей методологии исследования эмоций у животных. В отличие от наблюдателя-человека, животное способно распознать такие тонкие нюансы эмоциональной экспрессии партнера, которые ускользают от экспериментатора.

Но решающим критерием наличия у животного эмоции, а не какого-либо иного феномена высшей нервной деятельности является, по нашему глубокому убеждению, отношение самого животного к состоянию его мозга. Именно прямое раздражение мозга электрическим током как никакой иной методический прием позволяет выявить положительное эмоциональное состояние, которое животное стремится максимизировать, то есть усилить, продлить, повторить, или отрицательное эмоциональное состояние, которое животное стремится минимизировать, то есть ослабить, прервать, предотвратить. Подчеркнем, что эмоцию у животного следует идентифицировать не по характеру внешнего фактора (пища может вызвать отвращение у сытого субъекта, а разрушительный наркотик — удовольствие), но по деятельному, выявляющемуся в поведении отношению к своему состоянию. Именно этот поведенческий критерий, а не экспрессия в виде оскала зубов, виляния хвостом, вокализации и т. п. служит для экспериментатора решающим указанием на отсутствие или наличие эмоционального состояния, на его положительную или отрицательную окраску.

Переключающая функция эмоций обнаруживается как в сфере врожденных форм поведения, так и при осуществлении условнорефлекторной деятельности, включая ее наиболее сложные проявления. Надо лишь помнить, что оценка вероятности удовлетворения потребности может происходить у человека не только на осознаваемом, но и на неосознаваемом уровне. Ярким примером неосознаваемого прогнозирования служит интуиция, где оценка приближения к цели или удаления от нее первоначально реализуется в виде эмоционального «предчувствия решения», побуждающего к логическому анализу ситуации, породившей эту эмоцию [Тихомиров, 1969].

Переключающая функция эмоций особенно ярко обнаруживается в процессе конкуренции мотивов, при выделении доминирующей потребности, которая становится вектором целенаправленного поведения. Так, в боевой обстановке борьба между естественным для человека инстинктом самосохранения и социальной потребностью следовать определенной этической норме переживается субъектом в форме борьбы между страхом и чувством долга, между страхом и стыдом. Зависимость эмоций не только от величины потребности, но и от вероятности ее удовлетворения чрезвычайно усложняет конкуренцию сосуществующих мотивов, в результате чего поведение нередко оказывается переориентированным на менее важную, но легко достижимую цель: «синица в руках» побеждает «журавля в небе». Постоянная угроза такой переориентации потребовала от эволюции формирования специального мозгового аппарата, способного купировать эту «ахиллесову пяту» эмоций. На уровне высшей нервной деятельности человека он предстает перед нами в качестве физиологических механизмов воли.

Частной, хотя и качественно специфичной разновидностью переключающей функции эмоций, является их подкрепляющая функция.

Феномен подкрепления занимает центральное положение в системе понятий науки о высшей нервной деятельности, поскольку именно от факта подкрепления зависят образование, существование, угашение и особенности любого условного рефлекса. Под подкреплением «Павлов подразумевал действие биологически значимого раздражителя (пищи, вредоносного раздражителя и т. п.), которое придает сигнальное значение другому, сочетанному с ним несущественному в биологическом отношении раздражителю» [Асратян, 1971, с. 5]. Развивая представления И. П. Павлова, Э. А. Асратян полагает, что термин «подкрепляющий рефлекс» полнее и точнее отражает суть дела, чем «подкрепляющий раздражитель» (Там же, с. 6). Многочисленные факты показывают, что условный рефлекс можно выработать, сочетая и так называемые индифферентные раздражения, хотя скорость замыкания условной связи, ее стойкость и дальнейшая судьба в решающей мере зависят от видовых особенностей животного, интенсивности стимулов, их сенсорной модальности и порядка сочетаний [Schoenfeld, 1978]. Заметим, что с «индифферентностью» стимулов надо обращаться очень осторожно. Стимул, кажущийся безразличным для экспериментатора, может быть экологически важным для животного данного вида, не говоря уже о том, что исследовательская потребность (любопытство) чрезвычайно сильна у многих животных и делает «индифферентные» события «жизненно важными» [Berlyne, 1978].