Любовь на Утином острове - Марианна Лесли

Так и не сумев переубедить его, Боб Тейлор посоветовал ему уехать куда-нибудь подальше, желательно на природу, чтобы залечить не только физические, но и душевные раны, тем более что после ранения он был отправлен в долгосрочный отпуск.

Неожиданно для себя Алан послушался друга, упаковал свой рюкзак, созвонился с Джейком и, узнав, что его состояние вполне удовлетворительно, сел в поезд до Детройта и уже через несколько часов шагал по лесной дороге к самому красивому, по словам Джейка, озеру, чтобы увидеть строптивую девицу с ореховыми глазами и копной черных кудряшек.

Все правильно. Боб как всегда был прав. Ему действительно необходим отдых вдали от города. Озеро и северный пейзаж вдохнули в него новые силы. Здесь жизнь была чистой, тихой и простой. Чувство вины немного отступило, хотя и не ушло.

В настоящий момент его больше всего беспокоила малышка Дженни. Алан улыбнулся, вспомнив, как она злится, когда он называет ее малышкой.

Он поднял глаза и посмотрел ей вслед. Улыбка сползла с его лица. Да, пожалуй, в ней действительно гораздо больше от взрослой женщины, чем от ребенка, и только слепой мог не заметить этого.

На ней, как обычно, были джинсы и рубашка навыпуск с закатанными рукавами. На голову она повязала зеленую косынку, чтобы волосы не лезли в глаза. Единственным желанием Алана в эту минуту было коснуться этих непослушных кудряшек, чтобы убедиться, на самом ли деле они так шелковисты, как кажутся.

Роль колючего кактуса ей удивительно подходила и удавалась, но Алан чувствовал, что среди шипов и колючек притаился восхитительный, нежный бутон, который ждет своего часа, чтобы раскрыться и превратиться в прекрасный, соблазнительный цветок. Цветок, живительный нектар которого мог бы исцелить любого мужчину. Даже с такой потерянной душой, как у него.

Господи, да что это с тобой, Маклей? – разозлился он на свои глупые сентиментальные мысли. У тебя от свежего воздуха крыша съехала? Куда тебя понесло? Тебе уже тридцать восемь лет, ты старый солдат, повидавший на своем веку такое, что и врагу не пожелаешь, ты вымотался и износился, тебя давит груз вины, ты трижды был ранен, и в последний раз совсем недавно, а она юная невинная девочка, наверняка втайне мечтающая о прекрасном принце, хоть и не признается в этом под страхом смерти. А уж ты, братец, на прекрасного принца никак не тянешь, скорее уж на какого-нибудь злого великана.

И на роль старшего брата или дядюшки-опекуна ты тоже не подходишь, напомнил он себе. У тебя никогда не было детей, и ты не знаешь, как с ними обращаться. А уж нянчиться со взрослыми строптивыми девицами и подавно не для тебя.

Алан с размаху треснул молотком по гвоздю, вымещая на нем свое раздражение. Так почему же он все-таки здесь? В какой момент решил остаться? Может, когда увидел ее в озере, обессилевшую, с селезнем в руках? От одной мысли, что с ней могло случиться, не окажись он рядом, ему становилось плохо.

Значит, остается единственная причина, заставившая его задержаться, и она ему не внушает оптимизма. Может, все дело в том, что у него слишком давно не было женщины? Или главная причина в невинной привлекательности самой девушки? Как бы там ни было, для него здесь горит красный сигнал «стоп».

Он мысленно повторил то обещание, которое дал себе, когда надумал остаться. Дженифер недосягаема. Что он может ей предложить, кроме кратковременных отношений?

Он, конечно, достаточно опытен, чтобы заметить, что девушка неравнодушна к нему, как бы ни старалась это скрыть. Ну и что с того? Она заслуживает гораздо большего, чем одна-другая ночь в его постели.

Даже если это убьет его, он не притронется к ней и пальцем! – поклялся он, украдкой поглядывая на ее маленькие покачивающиеся ягодицы, когда она в очередной раз проходила мимо.

Стоял один из таких дней, которые, если бы это было возможно, Дженни спрятала бы куда-нибудь, чтобы потом, в промозглую дождливую погоду, достать и наслаждаться им в свое удовольствие.

Озеро было пастельно-голубым и спокойным, как на картине. В нем, как в зеркале, отражалось небо, на котором сияло солнце. Воздух был теплым и напоенным запахами надвигающейся осени.

Мужчина, сидящий рядом с ней, казался расслабленным, и его обычная угрюмость уступила место задумчивости, взгляд где-то блуждал.

Она накрыла обед на столике для пикника с видом на озеро. На столе стояла тарелка с бутербродами и чизбургерами, миска с чипсами и бутылочка с соусом. Снупи лежал поблизости, явно рассчитывая, что и ему что-нибудь перепадет.

Появись здесь кто-то посторонний, он решил бы, что застал семейную трапезу. Муж, жена и их собака. Подобная мысль могла бы насмешить Дженни, но не насмешила. Она ей понравилась.

Муж. Ее муж.

Поставив локти на стол, она жевала бутер-брод с ветчиной и недоумевала, с чего вдруг это ей пришло в голову. С каких это пор она стала воображать себя в роли главной героини романтической сказки со счастливым концом? Пожалуй, с тех пор как на сцене появился Алан Маклей, ответила она себе.

У Дженни пропал аппетит, и она бросила недоеденный бутерброд Снупи, который поймал его на лету и одним махом проглотил. Возможно, когда-то давно она верила в подобные сказки, но с тех пор она выросла. Однажды она уже обожглась, когда мужчина, в котором она видела порядочность, глубину и нежность, на самом деле оказался подонком и от ее романтических грез остались лишь осколки. К счастью, до физической близости у них дело не дошло, но сердечная боль от этого не была меньше.

Теперь она повзрослела, поумнела и поняла, что прекрасно может обойтись без мужчины, тем более такого угрюмого волка-одиночки, как Алан Маклей.

Он уйдет так же, как и пришел – чужим для нее человеком.

Она будет скучать по нему, вынуждена была признаться себе Дженни, любуясь его мужественным, словно выточенным из камня профилем.

Его лицо представляло собой образец симметрии: прямой римский нос, высокий лоб, красиво очерченные губы, твердый подбородок. Солнце, освещая его угловатые черты, не уменьшало его грубоватой привлекательности. Более того, оно добавляло глубины и характера, подчеркивало его уязвимость, так тщательно скрываемую. Но в то же время под лучами солнца становилось особенно очевидно, что если его впалые щеки и могли быть отлиты из бронзы, а подбородок высечен из гранита, то сам он не был сделан из камня. Он был из плоти и крови.

Она старалась не думать о нем как о человеке, испытывающем боль и сожаление. Но с каждым днем ей все труднее становилось убеждать себя, что он угрюм, циничен и заносчив – такой, каким показался ей вначале.

В лучах сентябрьского солнца он выглядел значительно моложе, чем она предполагала. Ему около сорока, подумала она. Как Дженни уже успела заметить, у него было молодое, сильное тело. Он был поджарым и мускулистым, на спине, груди и руках бугрились рельефные мышцы. Под солнцем кожа Алана приобрела приятный золотистый загар. Взгляд ее задержался на его больной ноге, и она в который раз задалась вопросом: как же он умудрился проделать столь долгий путь с такой хромотой?