Алые губки - мягкий дурман - Марина Серова

Такие размышления меня вовсе не вдохновили. Я поняла, что ответ, который мне дали мои двенадцатигранные магически кости, был неоднозначным. «Расследование действительно может закончиться быстро, — подумала я. — Только вот результат возможен разный. А что, если я очень быстро вместо компромата найду неопровержимые доказательства того, что Вахрушев гол как сокол? Мрак! Тоска зеленая, да еще в такую жару!»

После водных процедур и кофе с мороженым мое настроение немного улучшилось. Вывод о бедности Николая Константиновича и кризисе его мебельного производства стал казаться преждевременным. Возникла мысль снова кинуть «кости», но я вспомнила, что еще вчера вечером хотела задать им вопрос об анонимном художнике. Да, меня интересовало и то, и другое: и перспективы моего расследования, и вчерашние угрозы в мой адрес. По своему опыту я знала, что в таком состоянии раздвоенности метать двенадцатигранники бессмысленно. Единственное, что я могла сделать сейчас, это переложить магические кости из тумбочки в сумку, чтобы они всегда были со мной.

Взгляд упал на огненно-рыжий парик — он действительно один к одному повторял прическу Нины Федоровны. Я подумала, что не воспользоваться таким сходством просто грешно, и сунула парик в пакет, чтобы захватить с собой. Оценив свою фигуру в зеркале и сопоставив ее с пышными телесами Нинели, я сначала разочаровалась, но быстро вспомнила о свободной кружевной накидке от моего старого вечернего платья — издалека она вполне могла бы создать эффект полноты. Я отыскала ее в шкафу и положила в пакет с париком. «Не беда, что в такую жару плотный черный гипюр со стеклярусом будет смотреться нелепо, — мысленно улыбнулась я. — Нинель, как я успела отметить, не отличается тонким вкусом». Маскарадный костюм был готов. Когда мне придется его надеть, я еще не знала — просто взяла про запас.

Прошли сутки с того момента, как я встретилась с Лидией Петровной, но сделано было еще очень мало. В голову пришло сравнение с начинающим шахматистом, плохо чувствующим своего противника, вяло развивающим ходы своих фигур и опасающимся ими жертвовать. Я не узнавала себя. Обычно я действовала смелее, потому что считала себя непобедимым гроссмейстером. Что же случилось со мной теперь?

Нет, противника надо прощупать, поиграть с ним, может быть — даже пожертвовать какими-то фигурами. Я ведь до сих пор боялась засветиться буквально перед всеми. Возможно, мне это и удалось, но сама я почти ничего не узнала. Я была недовольна собой. Поэтому, невзирая на тридцатипятиградусную жару и на то, что прошел только один час из отведенных себе на отдых двух, я вышла из дома.

В глаза мне тут же бросилась царапина, полученная при выезде с места парковки возле «Нинель» от соприкосновения с «Москвичом». Я полезла в багажник, чтобы достать баллончик с аэрозольной краской, и… Увиденное меня, мягко говоря, поразило. В багажном отсеке за задним сиденьем стояла неизвестно откуда взявшаяся клетка, а в ней лежала моя фотография.

Я достала баллончик и захлопнула заднюю дверцу. Я старалась не показывать вида, что удивлена. Кто-то явно хотел вывести меня из равновесия, только действовал весьма непоследовательно: сначала угрожал моей жизни — правда, как-то по-детски, — а теперь свободе. Сначала был череп, потом мишень и только после этого клетка. Хотя постой, клетка ведь могла появиться в моей машине и до первого рисунка на лобовом стекле… И если бы мне сегодня не понадобился баллончик с краской, я могла бы не увидеть клетку еще очень долго.

Я равномерно распылила краску по царапине и села в машину.

Обстоятельство с клеткой внесло свои коррективы в мои планы. Я решила поехать в рекламное агентство, в котором работала Ольга Яковлевна Терентьева. В конце концов, ее муж был у меня первым подозреваемым в художествах на стеклах моей «девятки», да к тому же у меня накопились к Ольге новые вопросы.

Мне снова пришлось поглядывать, нет ли за мной «хвоста». Нет, преследователя я не заметила или он был суперпрофессионалом. Сейчас я не делала тайны из того, куда я еду. Просто хотела без заинтересованных глаз достать из багажного отсека дурацкую клетку, вынуть из нее мою фотографию и разглядеть, где и когда меня «щелкнули».

Я остановилась в чужом уютном дворике, вышла из машины, открыла багажник и попыталась открыть клетку. Дверца не поддавалась. Это мне-то! Мне, которая всегда без проблем справлялась с замками даже самой сложной конструкции на металлических дверях квартир и несгораемых сейфов. Но сейчас я не могла справиться с прутьями обыкновенной клетки для птиц. И это был настоящий нонсенс! Я нашла только одно объяснение — нервы. Да, тот, кто устраивал все эти шалости, одного явно добился — вывел меня из душевного равновесия. Я видела дверцу клетки, но открыть ее не могла ни с одной, ни с другой стороны, ни внутрь, ни наружу, ни вверх, ни вниз. Наконец я поняла, что это была лишь имитация дверцы. И тогда я напрягла все свои силы, стараясь погнуть прутья. Наверняка клетка была изготовлена на заказ, специально для меня. Не прошло и пяти минут, как я разобрала ее на отдельные прутья. Только после этого фотография оказалась в моих руках. Это было равносильно моему собственному освобождению из темницы.

Теперь я поняла: мой неизвестный противник поступал вполне логично, шел от простого к сложному. Первый рисунок — черепа — я приняла за шалость местной детворы, которую совершенно не интересовало, кто владелец машины. Второй рисунок — мишени — дал мне понять, что именно я нахожусь у кого-то на мушке. А клетка в моей машине должна была мне сказать о том, что для кого-то не представляет никаких проблем достать меня, а вот мне выбраться из захлопнувшейся ловушки будет не так-то просто.

А мой противник, оказалось, философ! Он навязывал мне какую-то интеллектуальную игру, и я должна была предугадать следующий ход. Я поняла, что напрасно старалась обнаружить за собой «хвост». Этот философ-интеллектуал имел другой почерк. И он был очень похож на женский.

Я внимательно рассмотрела фотографию и сразу догадалась, что она была сделана вчера на нашем центральном проспекте, именуемом в народе тарасовским Арбатом. Довольная покупкой, я вышла из магазина «Кокетка», и кто-то зафиксировал этот момент своим фотоаппаратом. Причем снимок был сделан не дешевой «мыльницей», а фотоаппаратом с хорошим объективом, способным издалека заснять крупным планом.

Похоже, что это остановленное кем-то мгновение стало точкой отсчета нашего противостояния. Кто же мой противник? Фигурант последнего, законченного, дела или настоящего? Этот вопрос настолько четко сформулировался в моей голове, что я поняла — настало время бросать «кости».

Я вынула из сумки мои заветные двенадцатигранники и метнула их на соседнее сиденье машины. Сочетание 20+25+5 говорило: «Не слушайте его, он блефует». Нечто в таком роде я и ожидала. Я только что сама пришла к умозаключению, что мне навязывают лишь игру в войну, а не саму войну.

Настроение улучшилось, я захлопнула дверцу машины, повернула ключ в замке зажигания, нажала на газ и поехала к Терентьевой в офис.

Она встретила меня с удивлением, но довольно приветливо.