Жертва - Наташа Купер

Весь процесс напоминал Деборе возню с Милли, когда та отказывалась кушать. Однако Милли ребенок, а отец — взрослый человек, который прекрасно понимал, что превращает жизнь близких в ад, и все равно злился в ответ на их усилия хоть как-то помочь. Дебора не понимала, почему он из кожи вон лезет, чтобы заставить людей ненавидеть себя. Особенно тех людей, в которых нуждается сам и которые так стараются, ухаживая за ним.

Наконец с таблетками было покончено, и пришло время вынимать вставную челюсть. Дебора взяла заранее приготовленный стакан с водой и протянула его отцу. Тот сделал неловкое движение и выбил стакан у нее из рук. Вода расплескалась на ковер, а осколки стекла разлетелись по полу. Дебора подумала, что вряд ли это просто случайность.

— Ты всегда была неуклюжей девчонкой, — прошипел отец. — Погляди, что ты наделала — разбила мой любимый стакан.

— Папа, я взяла его в гараже. Он гроша ломаного не стоит. И ради всего святого, не клади ты челюсть прямо в грязь и на осколки. Господи Боже мой.

Дебору мутило от одного вида его вставной челюсти. Задыхаясь от запаха искусственных зубов и больной кожи, она достала из кармана в фартуке рулон полиэтиленовых пакетов, оторвала один из них и, открыв, протянула отцу. Тот бросил в него зубные протезы, чертыхаясь и проклиная все на свете. Челюсти упали на дно пакета и громко клацнули, будто живые.

Кое-как сдерживая тошноту, Дебора отодвинула пакет на расстояние вытянутой руки и отнесла его в ванную. Там она наполнила водой еще один стакан, добавила специальную таблетку для обеззараживания и, стараясь глядеть в сторону, вытряхнула челюсти в стакан.

Убрать беспорядок в спальне отца было несложно, не считая того, что между кроватью и стеной валялась целая россыпь осколков. Стоя на четвереньках, Дебора почти жалела, что ночью отец не встанет с кровати и не порежет босую ногу стеклом.

Не успела она закончить уборку, как в спальне зазвонил телефон.

Отец снял трубку и сварливо сказал:

— Алло.

Через секунду его голос изменился до неузнаваемости.

— Корделия! Дорогая! Как хорошо, что ты позвонила! Сегодня был такой кошмарный день! Дебби постоянно…

У Деборы не оставалось никаких сил слушать их разговор. Собрав все тряпки, она скомкала полиэтиленовый пакет в кулаке и оставила отца ворковать с Корделией.

Дежурный надзиратель нажал кнопку звонка и громко приказал заключенным вернуться в камеры. Деб поднялась со стула, надеясь, что смогла убедить эту внимательную женщину-адвоката. Анна Грейлинг сказала, что она лучшая и может сделать абсолютно все ради того, кто ей нравится. Дебора робко улыбнулась, но Триш складывала в портфель записи и диктофон и потому ничего не заметила. На лице адвоката не отражалось совершенно никаких эмоций, а Деб так хотелось, чтобы ее хоть немного подбодрили… Когда Триш подняла голову, она протянула ей руку.

В ответ Триш Магуайр протянула свою. Их влажные ладони соприкоснулись.

— Спасибо, что были искренни со мной, — сказала адвокат, и ее голос прозвучал вполне доброжелательно. — Ничего конкретного обещать не могу, но постараюсь сделать все, что в моих силах.

Ее слова внушали такое доверие, что Деб внезапно попросила:

— Не могли бы вы навестить мою дочь Кейт? Или по крайней мере позвонить ей?

— Зачем? — спросила Триш подозрительно и в то же время с интересом.

Как ни странно, эта просьба еще больше склонила ее на сторону Деб.

— Анна Грейлинг убедила ее, что я вернусь домой сразу после того, как фильм покажут по телевидению.

— К сожалению, так не бывает.

— Я-то понимаю, а вот Кейт — нет. Я не хочу, чтобы ко всему прочему ей пришлось страдать из-за обманутых ожиданий. У нее и так проблем хватает… Не могли бы вы объяснить все сами? Пожалуйста.

— Постараюсь сделать все, что в моих силах, — повторила Триш.

Деборе оставалось только положиться на нее. Больше верить было некому.

После тюрьмы неказистый больничный холл показался Триш прохладным и уютным. Она задержалась у киоска на первом этаже и купила немного винограда. Кроме того, Триш принесла пару книжек — на случай, если Пэдди чувствует себя настолько хорошо, что начал скучать. Недавно его перевели в обычную палату на одиннадцатом этаже. Там было не так спокойно, как в отделении интенсивной терапии, но сам факт перевода вселял надежду.

На этаже было восемь палат, а в палатах — по шесть кроватей. Возле каждого пациента сидело по два-три посетителя. Шум здесь стоял почти такой же, как в тюрьме, кондиционеры работали кое-как, однако пахло тут несколько лучше. Пэдди досталась кровать возле окна, что одновременно имело и достоинства, и недостатки. С одной стороны, у него появилось больше свободного места и возможность смотреть на улицу, с другой — сквозь плотно закрытое окно светило солнце и, несмотря на включенный кондиционер, делало этот угол самым жарким в палате. Пэдди, судя по всему, не имел ничего против. Он сидел, опершись на целую гору из подушек, и поддразнивал самую молоденькую медсестру. Та улыбнулась Триш, бросила Пэдди через плечо какое-то озорное, но колкое замечание и стремительно ретировалась.

— Нет, ты только погляди на эту маленькую нахалку, — сказал Пэдди. — Вот так colleen![3]

— Только не надо переходить на ирландский, Пэдди, — попросила Триш и наклонилась поцеловать отца. — Иначе мне в каждом углу будут мерещиться маленькие зеленые эльфы. Colleen! Ну и ну. Скажи-ка лучше, как ты себя чувствуешь?

Пэдди взглянул на дочь, словно проверяя, удастся ли приврать.

— Ну давай говори. Только честно.

— Устал. Настроение плохое. Все болит, — ответил Пэдди без всякого намека на ирландскую жизнерадостность, а затем ухмыльнулся. — Но это пройдет. Во-первых, я никогда не унываю слишком долго, а во-вторых, врачи сказали, мне можно особенно не бояться, что эта ерунда повторится опять.

— Отличная новость. Они брали еще какие-то анализы?

— Да. Сегодня делали ангиограмму. Результаты будут завтра утром.

— Тебе дали какие-то рекомендации по поводу диеты? Что можно, что нельзя?..

— Бога ради, Триш, хоть ты не суетись. С меня достаточно твоей матери. — Глаза Пэдди озорно сверкнули. — И Беллы.

— Ясно.

Триш никак не могла смириться с мыслью, что у отца то и дело появляются новые любовницы. Они с Мэг развелись двадцать пять лет назад, и отец имел полное право устраивать личную жизнь, но Триш не хотела ничего слышать о его пассиях. Она не возражала против отношений матери с Бернардом, а вот признать Беллу почему-то оказалось гораздо сложнее.

— Белла — славная девочка.

— Не девочка, а женщина.