Самоцветные горы - Мария Семенова

Для него лицедей был прежде всего предателем, человеком безчести, который не погнушался отравить гостя. Но и у Шамаргана была, видно,какая-то своя правда. Либо просто зачесался язык, по обыкновению то доводившийлицедея до беды, то выручавший.

– А может, сам с ними останешься? – осведомился онмрачно. – Ты же им вроде родственника. По отцу…

Молодой кунс окаменел лицом и повернулся к нему. Но ничегоне сделал – не понадобилось. Волкодав стоял ближе. Увесистая затрещина сбилаШамаргана с ног и заставила с головой окунуться в воду. Дожил, отстраненно, вполном изумлении сказал себе венн. Уже за Людоеда вроде как заступаюсь… То естьзаступался-то он, конечно, не за Людоеда, а скорее за Шамаргана, ибо Винитарскорее всего оплеухой не ограничился бы, но как всё это выглядело со стороны?..Лицедей вынырнул, отплёвываясь, и ещё побарахтался, заново нащупывая под ногамиопору и, конечно, стукаясь больным местом обо всё подряд. Винитар за это времяуспел уйти вперёд. Волкодав приотстал от него, но ненамного. Шамарган оглянулсяи увидел человекоядцев, как раз показавшихся из расселины позади. Его опятьпоразило, какие они одинаковые, низкорослые и мохнатые. Хорошо было то, чтоздесь, в ущелье, им не так-то легко удавалось пополнять запас камней дляметания, и они не спешили пускать в ход пращи. Плохо было то, что, разглядевбеглецов, они торжествующе закричали – так, словно сумели наконец загнать дичьв тупик, из которого ей уже не вырваться.

Лучше не думать о том, что означал этот крик…

Взмахивая руками и поднимая брызги, Шамарган заторопилсяследом за сегваном и венном.

* * *

В срединном Шо-Ситайне солнце ныряло за небоскат куда круче,чем на родине сегванского племени. Над плоскогорьем Алайдор, хоть оно и былорасположено куда западнее острова Закатных Вершин, сгущалась чёрная ночь.

Именно чёрная. Ничего общего с установившейся было светлойблагодатью красного лета. Чёрная, ветреная и отменно холодная… Ветреная –сказано плохо. Назвать эту ночь просто ветреной было всё равно что матёрогомономатанского тифа спутать с домашним котёнком. Бурная?.. Штормовая?.. Тоже неособенно хорошо. Вот только справедливое слово для происходившего у ВоротАлайдора очень трудно было найти.

Во всяком случае, Хономеру это так и не удалось.

Он, воздержанный жрец, до дна исчерпал весь запас известныхему проклятий и богохульств, причём на нескольких языках и относившихся квесьма разным верам. Однако достойного поношения погоде так и не подобрал.

Как обычно бывает в большой горной стране, возвышенное платоотъединяла от равнин скалистая пограничная гряда. Со стороны Алайдора онапредставала невысокой цепью иззубренных холмов, но при взгляде снизу нападаланевольная оторопь: что же за горы там, впереди, если даже самый первый хребет,всего лишь обозначивший этакий порог, первый подступ к Заоблачному кряжу,выглядит полностью неприступным?..

Она и была почти неприступной, эта безымянная гряда. Уж вовсяком случае для каравана. Лошади даже привычных местных пород, нагруженныевьюками, – всё-таки не горные козы. Отродья знаменитых скакуновШо-Ситайна, поколениями воспитывавшиеся в горах, умели одолевать кручи,непосильные для стремительных равнинных коней… но не отвесные же обрывы.Поэтому караваны пользовались несколькими давным-давно разведанными иобустроенными дорогами. Дороги взбирались по нелёгкой, но всё-таки приемлемойкрутизне до проходов между гребнями, неизменно называвшихся Воротами. БылиКрасные, Чёрные, Белые – по цвету утёсов, под сенью которых проезжал путник, –и даже Зимние, именуемые так за то, что, во-первых, находились на северномсклоне, а во-вторых, неизменно оставались проходимыми с осени до весны.

Как раз Зимних Ворот и пытался достичь караван Хономера.Если ехать из Тин-Вилены, этот проход не был ближайшим, но зато самым удобнымдля тех, кто держал путь в Долину Звенящих ручьёв.

Люди и лошади благополучно пересекли всхолмленную степнуюравнину и поднялись, уже сражаясь с ненастьем, почти до самого верха. Дождь,постепенно превратившийся в мокрый снег, не остановил опытных поезжан, нопорядком-таки задержал их. Вместо середины дня караван подобрался к Воротамлишь в густых сумерках.

И… не смог их пройти.

Вот это была очень неприятная неожиданность.

Отнюдь не темнота была ей виной. Ничего столь опасного,чтобы не одолеть ночью, в Зимних Воротах не было. Самый обычный проход междудвух каменных стен, вытесанных отчасти природой, отчасти руками людей. Проходдовольно длинный и почти совершенно прямой. Избранный Ученик не раз здесьбывал, а уж Ригномер, без преувеличения, изучил в Воротах каждый булыжник:торгуя с итигулами, Бойцовый Петух одолевал пограничный хребет в любое времягода и суток.

Но ещё ни разу на его памяти Ворота не превращались взавывающую трубу, из которой не дул – бил с силой тарана сокрушительныйветер!..

Собственно, кое-что можно было предугадать ещё внизу, когдаони увидели, что из Ворот, словно из дымохода, выползает плотное облако идлинным хвостом плывёт над степями, кропя их не слишком обычным в это времягода дождём.

Подумаешь, дождь? Бывалые путешественники лишь загодяотвязали от сёдел свёрнутые плащи и приготовились выносить неизбежные тяготыдальнего пути по горам.

Но то, что ожидало их наверху, многократно превосходило всеих приготовления, не говоря уже о способности что-либо одолевать и терпеть.

На ближних подступах к Воротам ветер валил с ног и отрывалот земли, безжалостно вышвыривая сунувшегося человека. Даже такого полнотелогои сильного, как Ригномер. Против ветра невозможно было ни дышать, ни смотреть.Что до лошадей, они просто отказывались выходить их относительного затишьяпоследнего колена дороги перед Воротами. Предприняв несколько безуспешныхпопыток выгнать их оттуда или вытащить под уздцы, Хономер решил дождатьсязатишья. “Редкий ветер дует и дует с ровной силой без отдыха, – сказал онсебе. – Должно быть, мы угодили в порыв, но ведь когда-то он кончится!”

Спустя некоторое время, основательно продрогнув и мысленноисчерпав запас сквернословия, он понял, что ошибся. Напрасно он говорил себе,дескать, преддверие Заоблачного кряжа совсем не то, что бескрайняя морскаяравнина, ветры здесь долго не живут, – скоро рождаются и так же скоро,отбушевав, умирают… Нынешний вихрь то ли издевался над ним, то ли простоникогда не слыхал рассуждений о природе горных ветров. Из Ворот всё так желетел, клубясь и кувыркаясь, плотный туман пополам с хлопьями снега, а вместесо снегом – тучи песка и даже мелких камней. Когда окончательно иссякла надеждазахватить последний свет дня, Хономер сказал себе, что утро вечера мудреней, ираспорядился устроить ночлег.

Может, даже не просто ночлег, а стоянку на несколько дней.Вечно дуть этот ветер всяко не будет. Припасов же было в достатке, в том числекорма для лошадей…

Походники принялись воздвигать решётчатые деревянные остовыпалаток, сцеплять их и связывать между собой, натягивать сверху кожи и плотныевойлоки. Против всякого обыкновения, дело ладилось с величайшим трудом. Решёткивыскальзывали из рук, надёжные узлы распускались сами собой, верёвки падали вснежную жижу и сразу пропадали бесследно, пёстрые войлоки подхватывали и тащилик обрыву порывы ветра, неведомо как обтекавшие вроде бы надёжный скальныйзаслон… Нет, нынешняя буря определённо была живым существом! Живым, почтивсемогущим и очень недоброжелательным!.. К тому же снег, вначале мокрый илипкий, постепенно прекратил таять и обернулся тучами стрел, грозившихпроткнуть насквозь всё, что оказывалось на пути. Холод, который в тихую погодуназвали бы заморозком, будучи помножен на ярость ветра, превратился в настоящиймороз. Пропитанные сыростью плащи неотвратимо заледенели, сделались ломкими,застывшая слякоть на дороге стала опасной, и завтрашнее солнце, если дажепроглянет, вовсе не обещало непременно уничтожить ледок… Ригномер БойцовыйПетух поймал себя на нечаянном беспокойстве: “Как же спускаться-то будем?” – итут только понял, что, оказывается, допустил мысль о бесславном возвращениивниз. Мысль не только лишнюю, но попросту вредоносную! Хорошо ещё, не довелосьвыболтнуть её в присутствии Хономера!.. Бывший торговец невольно представил,каких ласковых наговорил бы ему Избранный Ученик, даже без того, кажется,склонный винить его в сегодняшней неудаче, – и зябко поёжился…