Корона за холодное серебро - Алекс Маршалл

Идея встретиться с дядей – и потребовать объяснения, почему он оставил их с дедушкой на поле боя, а после еще и покинул клан, – вызывала у Мрачного странный и могучий голод. Не слабый голодок, нет – он ощущался, как будто Мрачный после зимнего поста учуял толстый кус ячменного хлеба с толстым же ломтем вымоченной в щелоке трески. Он даст деду поговорить с дядей Трусливым, потом потолкует сам, а затем они втроем пойдут домой, и Мрачный принесет такие сокровища, найденные по пути, что весь клан полюбит его… или, может, хотя бы немного зауважает. Вряд ли по нему с дедом станут сильно скучать – да они, наверно, вернутся прежде, чем кто-нибудь заметит их отсутствие. И у них будет песня, достойная пения, даже если он споет ее только себе, когда будет твердо знать, что один.

Мрачный переводил взгляд с храпящей матери на нетерпеливо ожидающего деда и обратно, а потом решился. Разобьется ли материнское сердце, когда она проснется и обнаружит, что ее покинули и сын, и отец, или она втайне вздохнет с облегчением? Мрачный не знал, и от незнания, как всегда, становилось еще хуже.

Что за потрясающий, безумный, чудовищный день!

«Прояви инициативу, – твердил его отец, словно хор в трагедии, коей была жизнь сэра Хьортта. – Во имя предков, подними свою вялую задницу и прояви хоть какую-нибудь инициативу». И в тот единственный раз, когда сэр Хьортт воспользовался этим советом, единственный гребаный раз – куда это его привело? Вот прямо сюда, демон подери! Спасибо, папа.

Он мучительно колебался, разрываясь между ненавистью к погибшему брату Икбалу за халатность в обнаружении хозяйкиного колдовства и старой доброй жалостью к себе. Госпоже старосте, несомненно, помогали демоны, ибо она увернулась от рыцарского меча со скоростью водяной ласки, а после с силищей быка – разъяренного быка – сломала противнику руку. Стальной налокотник не выдержал удара ее голой ладони и теперь болтался, такой же бесполезный, как и рука, которую он не смог защитить.

Рыцарь получил свою честную долю ссадин и царапин – ну, пару точно, – но боль в заломленной назад руке была уж совсем запредельной. К тому времени как разум оправился от шока, старая ведьма затащила сэра Хьортта обратно в кухню. Однократная попытка продолжить сопротивление привела к тому, что баба ткнула ему в глаз согнутым пальцем, а потом принялась выкручивать сломанную руку, пока его не вырвало от всех этих мук. Дальше рыцарь выполнял все, что скажут, и позволил привязать себя к стулу толстым шнуром, моток которого хозяйка откуда-то вытащила. Единственный плюс – сэр Хьортт уже едва замечал головную боль.

Ведьма топотала где-то наверху, и мысли сэра Хьортта начали упорядочиваться. Она победила их с Икбалом – несомненно, при помощи какого-то мерзкого колдовства, – и теперь он ее пленник. Даже если сестра Портолес вернется сразу же после того, как отдаст приказ зачистить деревеньку, дорога на гору долгая. Очевидно, он будет некоторое время один на один с хозяйкой, и надо объяснить ей, какой солидный выкуп она сможет получить, если не сделает чего-нибудь неподобающего. Ну, чего-нибудь еще более печального.

Шаги по лестнице за стеной, и вот уже ведьма ворвалась обратно в кухню, кинула на стол охапку одежды. Помедлила, выбрала льняную рубашку и набросила на голову мужа, закрыв и ее, и сконы. И вдруг стянула через голову платье, а за ним и сорочку. Хотя у нее не было ни лишней груди, которую могли бы сосать духи, ни других уродливых ведьминских примет, это раздевание плохо укладывалось в голове пленника.

Старуха резко повернулась в его сторону, и сэр Хьортт с ужасом осознал, что, должно быть, выдал неудовольствие стоном или чем-то еще. Он попытался сыграть на этом, уронив голову, уставившись на сломанную руку и вновь застонав. Ведьма подошла и хлестнула его по щеке тыльной стороной кисти, что было совершенно немотивированно и противоречило всякому допустимому обращению с благородными военнопленными. Он знал это, потому что выучил наизусть соответствующие отрывки «Багряного кодекса» на случай, если сочтет необходимым сдаться, а не умереть на каком-нибудь случайном поле боя.

– Тебе следовало выслушать меня, – заметила она, придвинувшись прямо к его лицу, от ее дыхания несло тем самым мерзким чаем. – Вместо того чтобы науськивать цепную ведьму на моих людей, надо было дать мне слово. Сейчас уже считал бы деньги. Кучу монет! Я бы, конечно же, выследила тебя и убила за то, что ты сделал с Лейбом, но дала бы вам пару недель, позволила бы отъехать подальше от этого места, чтобы никто не понял мотива и не вернулся в Курск.[1] Ты мог насладиться этими лишними днями приятной жизни.

– Лейб – ваш муж, – нахмурился сэр Хьортт, чье лицо горело от пощечины. – Курск – ваша деревня.

– Лейб был моим мужем, пока ты его не убил. Курск был моей деревней, пока ты не убил и ее. Если ты не на поле боя, то полезно узнавать имена тех, кого убиваешь, пусть даже лишь с целью поиздеваться над мстителями.

– С первого своего вздоха и до последнего мудрый полководец не покидает поля битвы, – глубокомысленно изрек сэр Хьортт. – Так и только так можно добиться мира.

– Тьфу! – скривилась ведьма. – Что, «Железный кулак» лорда Блика до сих пор вбивают в головы багряного командования? Ничего удивительного, что ты бесстыдный придурок, коли позволяешь себя кормить этим фашистским дерьмом.

– Вы читали? – удивленно спросил сэр Хьортт.

– «Дурные стратегии следует изучать так же, как и мудрые, ибо полководцы будут применять первые чаще, чем последние». Знаешь, кто это сказал?

Голая старая ведьма по-прежнему стояла, склонившись над ним, и, когда очередная волна боли отхлынула, рыцарь осознал, что хозяйка действительно ждет ответа. И помотал головой.

– Джи-Ун Парк, – сказала она.

– Нас учили тактике непорочных не больше, чем стратагемам бе́лок, – сообщил сэр Хьортт. – Но мне кажется, что сейчас самое время поговорить о выкупе, миледи, поскольку…

– Миледи, говоришь? – фыркнула она. – Лучше бы ты изучал белок, чем лорда Блика, – у них хватает ума держаться подальше от пчелиных ульев, пусть даже полных меда.

– Я… Ох! – Сэр Хьортт ощутил, как жар из сломанной руки метнулся к щекам, настолько непристойно пожилая матрона выдохнула эти слова ему в лицо, – и отвернулся от ее наготы.

Демоны и дьяконы Вороненой Цепи, что она собирается делать – накладывать чары?

Вместо того чтобы околдовывать его, женщина отвернулась и направилась обратно к груде одежды, брошенной на стол. Выудив рыжевато-бурые штаны, она с кряхтением влезла в них, а после нацепила на грудь кожаную… штуковину. Поверх этого легла рубашка, или туника, или как это называется, – рыцарь прекратил следить за процессом и попытался высвободить лодыжки, надо же что-то делать… Но хозяйка привязала его ноги к стулу весьма тщательно, и он лишь бессильно ерзал на сиденье.