Сын на отца - Герман Иванович Романов

ноги. Но что вышло, то вышло — и ситуация теперь крайне паршивая!

Теперь он точно знает, кто я — наверняка подслушивал, изображая бесчувственную тушку. Искать меня начнут сразу — и первым делом всех моих возможных сторонников и союзников под крепкий караул возьмут. Из Москвы бежать придется, все дело начатое коту под хвост пойдет. А мать на дыбу вздернут — я ведь сам иконку показал. Да и епископов схватят — намеки ведь и на них сделал, мысленно дьяка в расход списал, потому откровенничал перед ним. А ведь фильмов много смотрел, где злодей перед жертвой куражился, а его потом цап-царап — и, по сути сам на себя показания дал.

Скверно вышло, урок страшный — всегда доделывай то, что начал. Если решил казнить — убивай, не медли!»

— Государь, надо топор найти!

— Надо, но времени мало — скоро ворота закроют, — негромко произнес подьячий. — Уходить нужно, и сторож за дверьми у лестницы стоит.

— Хорошо, уходим. Только того солдата убивать мы не станем — мне лишняя кровь совсем ни к чему. Я против царя-антихриста народ поднимать буду, и без нужды не стоит своих верноподданных жизни лишать.

Алексей отошел от двери, сплюнул на пол. Но затем решил, что стоит сказать пару слов старому паршивцу на прощание. И припал к доскам, заговорил внятно и требовательно:

— Так вот выслушай меня внимательно, дьяк. И внимай — я тебя паразита достану, где бы ты скрыться не вздумал. Много на тебе невинной крови — ты одних стрельцов десятки извел! А ведь спрос с тебя будет строгий — и на земле, и на небесах.

Мой тебе совет настоятельный — молчи о том, что здесь случилось, и кто я. Пользы тебе с этого не будет, благодарности царской не получишь. И вот почему — Преображенский приказ вскоре будет подчинен Тайной канцелярии, а там Петька Толстой заправлять станет, стольник царевны Софьи, что ее предал. А ему вы тут все даром не нужны — своих верных людишек расставлять по местам станет.

Тебя, пердуна старого, на дыбу подвесят обязательно, и не мешкая ни часа, спрашивать начнут с пристрастием. Не поверят тебе, сочтут, что в сговоре со мной был. Ибо странно это — всех насмерть побили, царевич бежал, а ты как герой эллинский, дверь закрыл и запор засунул.

Ты бы сам бы поверил в такой детский лепет?!

Так что выкручивайся, как хочешь, но мое имя не упоминай — если меня схватят, то я тебя первого сдам как своего тайного сообщника. Даю тебе свое царское слово — промолчишь, прощу все грехи твои и можешь в монастырь идти на покаяние, грехи отмаливать. Ибо не будет тебе жизни — женки стрелецкие тебя запомнили хорошо, их дети уже выросли, и на тебе все обиды свои выместят, припомнят, как из слобод их выгоняли.

Так что подумай хорошенько!

Алексей отошел от двери — он чувствовал, что старикашка его внимательно выслушал. Только звуков не издавал, затаился. Ничего — есть надежда, что к доводам прислушается, а если нет, то в ближайшие дни по кипешу сразу все станет ясно.

Осторожно ступая по лестнице, в полной темноте, Алексей поднялся наверх. И сразу увидел караульного солдата, который занимался самым любимым для всех служивых делом, и неважно в каком они времени лямку тянули — в 18-м веке, или 20-м.

Караульный закутался в тулуп, сидел на лавке, откинувшись на стенку, и спал безмятежным сном младенца — послышался самый натуральный храп. Фузея была прислонена к двери, закрытой на засов изнутри. Идеальная позиция — кто постучит, то будет время на то, чтобы проснуться, протереть лицо и браво доложить проверяющему, что служба несется бдительно.

— Не будем будить…

Алексей на цыпочках подобрался к спящему, держа за ствол пистоль. Примерился, занес рукоять над головой и с размаха ударил по темечку. Тонкий войлок плохая защита, это не стальная каска — «вертухай» издал звук, похожий на сдавленное хрюканье, и сполз на пол.

— Раздеть, связать и закрыть в камере — вроде цел, только в «отключке». Ничего — через пару часов при обходе непорядок заметят, но мы уже будем далеко. Так что, Никодим, давай быстро переодевайся — снова солдатом станешь, пока до усадьбы доберемся, в ночи нас искать не будут.

— Лошадей можно будет забрать, царевич. Они в конюшне стоят, сбруя с седлами там, а сторожа я хорошо знаю.

— Так и сделаем, — пробормотал Алексей с ухмылкой смотря как Никодим ловко раздел солдата, связал его, но бережно, переоделся, а потом вместе с подьячим отнесли нерадивого караульного в камеру. Вскоре они вернулись, и Алексей первым вышел за дверь. С жадностью вдохнул морозный воздух, и радостно прошептал:

— Я свободен!

Глава 8

— Гадина проклятущая! Я выслеживал, а вонючий старик все себе присвоит, а меня с носом оставит, — тихо произнес подьячий Преображенского Приказа Игнат Акулинин. — Ему злато-серебро, а мне бегать по всей Москве, крамольников изыскивая!

В сердцах Игнат Петрович выругался, ступая на зеленые еловые лапы — ими в новогоднюю ночь украшали не только дома, но и тыны с заборами, а юнцы их обдирали и на снег бросали, так что порой лапником устилалась чуть ли не вся улица.

Подьячий перешел по деревянному мостику Неглинную, вступать на лед было бы безумием — на него свозили навоз и дерьмо со всех окрестных домов, чтобы весной с ледоходом все унесло в Москву-реку. Приказные как могли боролись с этим явлением, по царскому указу всех пойманных били батогами — но бесполезно оказалось занятие сие, как привычка повелась у людей, так ее палками не выбьешь.

На улицах и переулках немногие прохожие, люд отсыпался — за восемнадцать лет как то привыкли отмечать введенные царем новогодние праздники, что тянулись две недели, от самого Рождества до Крещенского сочельника. По пути попалось несколько изодранных шкур и звериных масок — напоминание о «колядах». На сугробах блевотина, вдоль тынов желтые потеки — где нужда застала, там ее и справляют, охальники.

Шел, а мысли текли невеселые. Ведь он выследил беглого драгуна Никодима, что в шайке «Облома» лютовал, и приказных людей в прошлом году побил. И двор выследил, где явно недобрый народец обретался, по виду воинский, с офицером, коего «царевичем» называли. Да оно и понятно — похож вор на наследника престола Алексея Петровича. Вот только ведомо было из секретной бумаги, что пришла из Тайной Канцелярии, в которой говорилось о том, как государь лишил старшего сына прав на наследство