Алые паруса бабушки Ассоль - Нина Васина

Пока Кортик, рухнув навзничь на тахту, изображал унылым бормотанием в телефон большой интерес к своим предкам, я подумал, может ли имя Ася быть уменьшительным от Ассоль?

– Спроси, как звали жену брата. – Этой просьбой я только усугубил состояние уже почти теряющего сознание Кортика.

– Как звали жену брата? – закричал он, вероятно, стараясь тем самым перекрыть поток информации о родственниках. Посмотрел на меня дикими глазами и спросил: – Какого брата?

– Брата Елены Ландер, твоей прабабушки!

Он выслушал ответ, отключил телефон и довольно злобно на меня уставился.

– Ты меня!.. Ты у меня…

Пришлось подсказать:

– Я тобой манипулирую?

– Вот именно. Говори немедленно, зачем тебе имя жены брата прабабушки!

– А то что? – хмыкнул я.

– А то я тебе его не скажу!

Когда Кортик злится, он потеет. Вот когда я злюсь, мое тело теряет температуру, руки и ноги становятся ледяными. О чем это говорит? О том, что и здесь красавчику Икару повезло: он вампирит вас даже в моменты сильной злобы. Он забирает себе чужую энергию и подогревается изнутри! Моя матушка тоже – чем больше орет и злится, тем лучше себя после этого чувствует.

– Из разговора с твоим отцом я получил очень интересную информацию.

– Говори по делу! – потребовал Кортик.

– Твою бабушку зовут Ассоль…

– Это я сам тебе только что сказал!

– Хорошо, не кричи. По делу. У твоей бабушки была мама, ее звали Елена. Она умерла от астмы. Скажем, она жутко чихала в присутствии собственной дочери, это плохо кончилось.

– Зачем мне это знать? – Кортик почти успокоился, но все еще был против беседы на тему родственников.

– Твою бабушку воспитывала жена брата Елены. Как ее звали?

– Да откуда мне знать?

– Кортик, ты только что узнал это имя и не хотел мне говорить!

– А!.. Жена брата прабабушки… Екатерина. Это все на сегодня о бабушках и братьях?

Придется чем-то подогреть его интерес к родственным тайнам.

И я подогрел.

Можно сказать, что это был роковой для Кортика день. Его жизнь переменилась… впрочем, я уже говорил то же самое о своей жизни после разговора с адвокатом.

Подогреть интерес Кортика на том этапе можно было только информацией о кладах, сокровищах и тому подобном. Я и сказал о потайном сейфе, который бабушка Соль устроила в подвале этого дома. Он вскочил, но не успел добежать до дверей комнаты. Узнав, что его отец ликвидировал сейф, чтобы устроить в том месте икебану, Кортик остановился, выругался, и я про себя отметил, что ругается он, как шофер.

Кортик тоже не поверил, что в сейфе было одно-единственное письмо, да и то не имело никакого шифра или информации о сокровищах.

– Отец наверняка забрал себе все ценное, а тебе подкинул письмо, чтобы ты выглядел перед бабушкой главным злодеем, когда она вернется!

Я предложил другой вариант для обдумывания.

– Твоя бабушка оставила в своей спальне в письменном столе кучу документов. На дом, на квартиру, сберегательные книжки, альбом с фотографиями. А в сейф положила это письмо о посторонней женщине, которую сначала посадили за сотрудничество с фашистами, а потом реабилитировали. Тебе это не кажется странным?

– Что значит реаби…?

– Это значит, что спустя пятьдесят два года ее признали невиновной. Не было состава преступления.

– Спустя пятьдесят два года? Сколько же ей…

– Она умерла и не узнала, что ее оправдали.

– Я ничего не понимаю, – сознался Кортик. – Давай в шашки на поддавки?

– Тащи.

– А фашисты были до революции или после? – спросил Кортик, выигрывая.

– Что вы сейчас проходите по истории?

– Древний мир. – Кортик подставил мне последнюю шашку.

– А когда это было – Древний мир?

– Пять-шесть тысяч лет до нашей эры. А что такое наша эра, я не просек.

– Хочешь просечь?

– Нет. Хочу выяснить, зачем бабушка Соль спрятала это письмо в сейф.

Я задумался и нашел выход.

– А про евреев еще помнишь? Ты их историю изучал, когда подсел на глистов.

То, что Кортик изучал по собственной инициативе, он запоминал накрепко.

– Про евреев помню. Их истребляли все, кому не лень. Вавилоняне, потом – римляне, потом крестовые походы пошли. Последнее – холокост. Гитлеровцы уничтожали их тысячами. В прошлом веке. Начало сороковых годов. Во Вторую мировую. Ты опять проиграл, – сообщил повеселевший Кортик.

– Гитлеровцы во время Второй мировой назывались фашистами. Из Африки их выгнали англичане, а из России и части Европы – наши войска.

– Значит, – вздохнул Кортик, – это было после революции. Откуда ты все знаешь?

– Дядя Моня воевал, он рассказывал… – Я запнулся.

– Ваш дядя Моня – вечный штабист, – повторил Кортик слова моей матушки.

«Вечный штабист» – так она говорит.

Месяц назад моя матушка ездила в очередной раз с дядей Моней к нотариусу. И получила свою ксерокопию очередного завещания. После шестидесяти лет у дядюшки начался, как это называет моя мать, брачный период утомленного жизнью самца. Браки были недолгими. Каждый раз, когда дядя Моня разводился, он переписывал завещание на свою племянницу – единственную родственницу – мою матушку. И дом в Англии с десятью акрами земли некоторое время – обычно не больше года – условно принадлежал нам. Потом дядя Моня опять женился и писал новое завещание, по которому матушке отписывалось незначительное имущество и его золотой с инкрустацией портсигар восемнадцатого века. Для усиления любовной гармонии дом в Англии отписывался после его смерти новой жене. Браки у дяди Мони длились в среднем от полугода до трех. Потом развод – нотариус – новое завещание: дом в Англии – матушке, портсигар – в музей. При каждом новом браке музей на некоторое время терял портсигар, а матушка – имение в Англии. Из ценных вещей у дяди Мони были еще перстень с изумрудом, нефритовая фигурка медведя девятнадцатого века и коллекция монет. По некоторым намекам матушки я понял, что эти ценности дядя Моня с каждым новым браком перетасовывает между своими бывшими женами.

Я подкатился к матушке и потребовал показать последнюю бумагу от нотариуса.

– Мал еще, – отмахнулась она.

Я не отставал. Мне и нужно-то было всего лишь посмотреть на подпись дяди Мони. Уже несколько дней мне казалось, что я где-то раньше видел странную закорючку, которой подписался один из троих членов комиссии в деле № 9645.

Она замахнулась полотенцем, отстаивая свое право взрослого человека не пускать детей к важным документам.