Спектакль - Джоди Линн Здрок

Хотя мама и заявляла, что могла шить и сейчас, нынешняя неловкость ее злила, и она была еще явно не готова вернуться на работу в ателье. Даже закрепить свой шиньон цвета мускатного ореха, всегда такой аккуратный, в некоторые дни было для нее сложной задачей. Она отказывалась верить словам врача, что, вероятно, никогда не обретет былой подвижности рук и пальцев, и старалась работать руками как можно больше.

Так что недоделанные платья – из роскошных тканей и практичного хлопка, вышитые бусинами и с благообразными пуговками – были развешаны по всей квартире. Призраки в виде платьев, напоминавшие маме о ее потере и счастливом прошлом. Натали не раз предлагала убрать их, но мама не соглашалась.

Натали вырвала листок со своей статьей из блокнота и положила на стол, пока мама говорила о своих утренних хлопотах на рынке, рассказывая историю о женщине, пытавшейся украсть грибы, спрятав их у себя в декольте.

– Можно прочитать твою статью? Эта даже у меня вызывает любопытство. Весь рынок только о ней и говорил.

– Да, пожалуйста. Ее было… особенно трудно написать, – сказала Натали, радуясь поводу ускользнуть в свою комнату.

Она поставила флакон с землей из катакомб на полочку, где хранила свои необычные вещицы. Кукла в одежде, сшитой мамой, нефритовый дракон, привезенный папой из Китая. Часть птичьего скелета (это дело Стэнли; останки бедной птички были на краю крыши, и, когда ветер сдул их под ее окно, она сохранила часть). Сильван, ее детский игрушечный кролик, затертый от постоянных объятий. Траурная брошь с заплетенным в косичку локоном волос ее бабушки. Пара молочных зубов Натали и сброшенные Стэнли когти, вместе лежащие в фарфоровой чашечке, которую она в детстве получила в подарок от тети Бриджит для игры в чаепитие. Сувениры из глав книги ее жизни до сего момента.

Натали сняла платье и надела рубашку и чулки. Она натягивала брюки, когда мама позвала из кухни:

– Ma bichette. Эта жертва, такой ужас. Но скажи же, что ты на самом деле видела?

Видела.

Откуда мама могла знать?

Натали оступилась, одна нога в штанине, другая – нет, и села на кровать, чтобы восстановить равновесие. Она оделась полностью, положила флакон из катакомб обратно в карман и вышла из спальни.

– Что я видела?

– Порезы, синяки. Ты преувеличила? – Мама подняла ласковые карие глаза от блокнота. Она редко бывала в морге после того, как несколько лет назад увидела там изуродованное тело человека, которого задавил поезд. Но все же она жадно прочитывала репортажи из морга каждый день.

Натали выдохнула. Ну конечно, это она имела в виду под своим «видела».

Может, стоит рассказать все маме? О том, как выглядела жертва в смотровой комнате, о сцене убийства в ее лихорадочном бреду и видении, или как его назвать. О разговоре с месье Ганьоном, неосмотрительных словах, написанных Агнес, и вероятной второй жертве.

– Совсем нет. То, что я видела… – Она не знала, как закончить предложение. Можно было рассказать маме? – Гораздо хуже.

– Мне это не нравится, – сказала мама, покачивая головой. – То, что ты на такое смотришь каждый день. Я не уверена, что хорошая идея – писать эту колонку. Писать в газету – да. Писать репортажи из морга – нет. – Она закрыла глаза, затем открыла. – Месье Патинод очень благородно поступил, дав тебе эту работу, и я не хочу выглядеть неблагодарной или еще хуже, требуя чего-то, но…

– Ты хотела бы, чтобы он поручил мне другую колонку.

– Честно говоря, да.

Это решило вопрос. Она не могла рассказать маме, что произошло. Ее изначальное предчувствие было верным, но почему-то это ее не очень успокаивает.

Мир в представлении ее мамы был очень прост; ей нужно было только шить да заниматься домом и сопутствующими делами. У нее не было сильного желания познать мир, даже Париж, если уж на то пошло, кроме тех случаев, когда дело касалось моды. И Натали предполагала, что мать предпочла бы, чтобы она писала о бальных платьях, а не о трупах.

Она не ожидала, что мама поймет привлекательность этого занятия.

– Знаю, что тебе это не нравится, мама, но мне это кажется… захватывающим. Я не хочу, чтобы он давал мне другое задание. Хочу делать все возможное, чтобы стать хорошим журналистом. Правда, надеюсь, что когда-нибудь мне не придется для этого вот так одеваться, – сказала она, демонстрируя свой наряд. – Я хотела бы ходить в твоих платьях.

Мама встала, расправляя юбку своего платья из великолепной разноцветной шелковой парчи, которое она сшила из остатков ткани в ателье. Она часто выглядела слишком нарядной для бытовых занятий и знала это, но это был ее источник гордости.

– Хотя я это и понимаю, – сказала она, старательно пряча улыбку, – но все равно буду беспокоиться. Ты же знаешь.

– Знаю. Иначе ты была бы не мама, – поддразнила Натали, подбирая статью со стола и складывая листок. – Не беспокойся: такие вещи меня не пугают.

Правда ли это, не пугают даже после сегодняшнего? Этот вопрос проник в ее голову, будто втиснулся туда силой.

Мама поправила бархатную подушку на диване.

– Ты иногда смелее, чем нужно.

– Кто бы говорил? – Натали поцеловала маму в щеку, кладя статью в сумку. – Пришло время месье Патиноду нацеплять очки на кончик носа и одобрительно кивать.

Натали поехала на двухэтажном омнибусе, полном потеющих людей и запряженном потеющими лошадьми. Ей больше нравился паровой трамвай, более современный, плавный и быстрый. Но омнибус был дешевле и, поскольку был медленнее, лучше подходил для наблюдения за людьми. Чаще всего она выбирала то, что было ближе и доступнее, потому что Натали не нравилось ждать транспорт, да и вообще ждать что-либо.

Она сошла с омнибуса на углу улиц Лафайетт и Каде. Здание, где располагалась редакция Le Petit Journal, было грандиозным строением, смотрящим на Париж огромным изображением монеты на фасаде.

Хотя она тут пробыла всего две недели, Натали успела привыкнуть к суматошному ритму редакции. Печатные машинки стучали, мужчины шуршали листами и метались от стола к столу, а запах бумаги и чернил наполнял каждую комнату на всех этажах. Жужжание этой бурной деятельности ее пьянило. Как бы ей ни хотелось стать журналистом, сначала она негодовала, что придется променять лето на севере Франции с Агнес на работу здесь. План ее был попробовать заполучить работу в Le Petit Journal следующим летом, а потом еще после того, как она закончит учебу через два года. Несчастный случай с мамой все поменял, и, хотя она мечтала быть сейчас с Агнес, Натали также обожала работу репортера. Следующие два года учебы были необязательными, и, учитывая, что задача школы – научить девочек быть хорошими и правильными женами (вместо того чтобы обучать их латыни и греческому, как мальчишек), она подумывала не возвращаться туда вовсе. Это будет зависеть от ее опыта в газете, в сердце передачи информации, которая пульсировала по Парижу.