Сага о Вигдис и Вига-Льоте - Сигрид Унсет

Вигдис осталась стоять в дверях, и она сказала:

— Я и так знаю, что мне нет причин бояться тебя.

Льот остановился, посмотрел на нее и медленно произнес:

— Что ты хочешь этим сказать?

Тогда Вигдис зловеще рассмеялась, но ничего не ответила.

Льот прислонился к двери, посмотрел на землю и оперся на свое копье, которое держал в руках. Он сказал:

— Я собираюсь отправиться в Исландию. В Тунсберге находится корабль моих родичей, что должен отвезти меня домой. И я знаю, что прошу тебя о многом — я прошу простить мне все то зло, что я причинил тебе. Но если случится так, что ты отправишься со мной, то ты получишь такое уважение и любовь, которой никогда еще не удостаивалась ни одна женщина.

Вигдис рассмеялась и ответила:

— Малого стоять твои обещания, Льот. И своими красивыми речами ты однажды уже заманил меня в ловушку. И ты так опозорил меня и причинил мне столько боли. И сдается мне, что большая честь достанется той, которая станет твоей женой, — большая честь набрасываться на людей, убивать лошадей, позорить честных девушек и складывать висы. И не думаю, что тебе удастся совершить что-нибудь достойное мужчины, презренный устрашитель жен.

Льот отвернулась и ответил:

— У тебя есть причины говорить мне такие вещи. Но мне и не такие подвиги приходилось совершать — и настанет день, когда ты услышишь о них. И тогда не покажется тебе позором, что ты целовала меня и привечала. Но мало было мне радости с тех пор, как мы говорили в последний раз. И много я думал о нашей встрече.

— Может, ты надеялся увидеть меня в слезах и с мыслями о тебе? — спросила Вигдис.

И Льот посмотрел ей в глаза и ответил:

— Да.

После этого они оба долго молчали.

А потом он спросил:

— Скажи мне, Вигдис, есть ли у меня ребенок в этих краях?

Вигдис рассмеялась и ответила:

— Может, и есть, но только мне об этом ничего неизвестно. Я не спрашивала тебя о твоих похождениях.

Льот покраснел и замолчал. А Вигдис продолжала:

— Сложи-ка висы о своей храбрости и о том, как ты смел наедине с девушками. Но не думай, что тебе поверят в наших краях — все сочтут тебя выжившим из ума хвастуном.

Льот постоял в молчании, он не знал, что ему делать или что сказать ей. И он не хотел уезжать. Он понимал, что она не изменит своего мнения и вряд ли ему придется видеть ее вновь. И больно было ему терять ее. И тут он вспомнил о жреческом ноже, достал его из мешка и протянул ей:

— Помнишь, ты потеряла его в тот первый раз, что мы были вместе?

Вигдис взяла нож, наклонилась вперед и одним движением постаралась перерезать горло Льоту. Она попала в ключицу, порвала его одежду и разрезала кожу.

Хлынула кровь.

Тогда Льот схватил ее и притянул к себе. Он сказал:

— Я бы мог взять тебя, Вигдис, с собой силой, но не хочу я идти против твоей воли. Но если ты поедешь со мной, то я отплачу тебе добром за все зло, что ты мне причинишь.

Вигдис отвечала:

— Живой ты не привезешь меня в Исландию.

Он поцеловал ее и сказал:

— Желаю тебе счастья, но я не забуду никогда своего горя.

Вигдис ответила:

— Дай тебе бог самой ужасной смерти — и жить долго в страданиях — и тебе, и твоим близким. И дай тебе бог увидеть ужасную смерть твоих детей.

Льот выпустил ее и пошел вниз. Он отвязал лошадь. Потом повернулся, постоял и посмотрел на сеттер. А затем повел лошадь вниз. И много прошло времени, и многое случилось, прежде чем довелось им с Вигдис встретиться.

Они вернулись домой с сеттера, когда наступила осень. И Вигдис была не в себе и ту зиму тоже. И ее очень волновало, что Коре из Грефсина и его родичи много говорили о том, чтобы Вигдис стала его женой. Вигдис ответила, что просит дать ей время и что она не хочет такой молодой выходить замуж. И дело закончилось тем, что Гуннар пообещал дать ответ Коре следующей осенью. Но Вигдис поняла, что отец ответит согласием.

Вигдис сказала, что не хочет отправляться на сеттер летом. Однажды вечером весной — как раз в то время, когда начинает распускаться береза и громче поют птицы, — она вышла за ворота усадьбы и отправилась гулять по лугам. Была солнечная и теплая погода. Приятно пахло почками и травой, и Вигдис подумала, что хорошо бы ей подольше погулять и постараться забыть свое горе.

К югу от Вадина в маленьком домике жила бедная женщина. Она была замужем за одним из работников Гуннара. Она сидела на пороге и пряла, когда мимо проходила Вигдис. Она остановилась, чтобы поговорить с женщиной, и в эту минуту в доме заплакал ребенок. Вигдис сказала:

— Этот ребенок плачет, как будто у него большое горе, но не думается мне, что это так. Никогда раньше не доводилось мне слышать, чтобы младенцы так ужасно кричали — как котенок или сова, но уж только не как человеческий детеныш.

Женщина пошла в дом и вынесла ребенка. Это была девочка — лет двух или чуть больше. И она тут же успокоилась, как только оказалась на руках у матери, а вскоре сползала на землю, принялась бегать и срывать цветы. Она была так мала, что, когда нагнулась за цветком, наступила на подол своего платья и упала. Вигдис помогла ей встать на ноги, и ребенок отдал ей сорванные цветы. Но девочка рвала одни только головки, и Вигдис не смогла удержать их в руках. Тогда мать сказала ей:

— Эти цветы называются мать-и-мачеха. Дай мне одни из них, и я погадаю тебе на нем.

Вигдис так и сделала, и женщина сказала:

— Вот смотри. У этого цветка сначала два темных листика, а потом два светлых. Но самый нижний — с темной полоской по краям. И значит это, что сначала у тебя будет много горя, а потом много радости. Хуже обстоит дело с последним листком. Темная полоска по его краям не предвещает тебе ничего хорошего в старости.

Вигдис отвечала:

— Сдается мне, что не нагадала ты мне ничего хорошего, да я и не просила тебя об этом. Но тем не менее я награжу тебя.

И с этими словами она сняла маленькую селье [2]со своего платья и отдала ее женщине. А затем ушла.

На краю луга были скалы, и рядом росли несколько рябин и кусты шиповника и целая лужайка мать-и-мачехи. Вигдис села там, обняла руками колени и стала смотреть на фьорд, водная гладь которого красиво блестела на солнце. Солнце спускалось за горы. Она просидела так долго — и мало хорошего она могла вспомнить — думала ли она о Льоте или о том, кого похоронила в лесу. Она гадала, лежит ли он все еще там или давно исчез. Она припоминала, что в ту ночь кругом было полно муравьев и других ползучих тварей, и хотя ребенок не вызывал у нее радости, ей казалось ужасным, если муравьи принялись за него, когда мальчик был еще жив.