Гость внутри - Алексей Гравицкий

– Господи! – Голос сорвался на истерику. – Когда ж это все кончится? Сколько ж можно звонить?! Нету его! Уж три месяца как нету! А они все названивают… Нету его… Нету Игоречка… Ну зачем?.. Зачем? И зачем вы все трезвоните, чего хотите? Когда ж это проклятие закончится, наконец?.. Игорюша, зачем?.. Почему…

– Простите, – чуть громче повторил Алексей и повесил трубку.

На душе было гадко.

Игорю было двадцать, может, двадцать один, они с Алексеем учились в одном классе, стало быть, одногодки.

«Она говорила, что он три месяца как… – через туман припомнил Беляев. – А ведь он в августе родился. Значит, он и до двадцати одного не дожил. Интересно, кто она, мать? Боже, в голове не укладывается. Игорь эдакий тихий, интеллигентный еврейчик. Иногда занятный, чаще занудный. В принципе умел посмеяться, да только глаза всегда грустными оставались».

Именно глаза вспомнились сейчас Алексею. Почему вдруг? Лицо стерлось, некоторые черты активно не желали всплывать в памяти, оседая там расплывчатыми пятнами, и лишь глаза. Грустные и все понимающие, как у коровы, что ведут на бойню. Только умнее.

Значит, в окно с десятого этажа. Или девятого? Какой этаж она назвала? На каком этаже живет… жил Игорь? На девятом? Или все-таки на десятом? И все эти этажи пролетел.

Алексей представил себе «неудачно упавшего» Игоря. Почему-то воображение нарисовало двор, погрязший в сумерках, щербатый асфальт и тело парня. Парень лежал на животе, спиной вверх. Правая нога оказалась подвернута под каким-то немыслимым, неестественным углом, руки разметались, лица не видно. Почему-то именно так. Ни лица, ни глаз, если кому-то и доступно было лицо это, то только выщерблинам на асфальте. И почему-то он не дышал. То есть понятно почему, мертвый был потому что… Но ведь он же не сразу умер, его ж еще до больницы довезли. А вот Леше представился именно мертвым уже.

Беляев тряхнул головой, отгоняя навязчивую картинку, к которой разыгравшееся воображение щедро дорисовывало все новые и новые детали. Записная книжка полетела в сторону, перелетела через стол и приземлилась с той стороны на паркет. Алексей чертыхнулся, но поднимать не стал. Звонить больше никому не хотелось.

Обхватив голову руками, он вперил взгляд в старый дисковый телефонный аппарат. «И чего предки новый не купят, все говно это берегут, – зажмурившись, подумал он. – По нему давно помойка плачет, но как же выкинуть, когда он „еще хорошо работает“».

Эта мысль настолько разозлила его, что рука сама потянулась за аппаратом, пальцы с силой сжали ненавистную черную коробочку. Рывок, лопнувший провод – штепсель так и остался в розетке, грохот. Запущенный в стену телефон разлетелся на мелкие пластмассовые осколки, вывернув наизнанку свои неказистые внутренности.

Через несколько секунд распахнулась дверь и на пороге появилась мать. На ее лице читалось волнение, чуть ли не испуг.

– Что случилось? – спросила, взгляд ее метнулся по комнате, остановился на останках телефона.

– Ничего, – прокомментировал Алексей.

– А телефон при чем? – возмутилась мать.

– Новый куплю, – мрачно произнес Леша.

– «Новый», – передразнила мать, волнение уступило место раздражению. – Без работы сидит, а туда же – «новый». Ни копейки в дом не принес, только потребляешь, так еще и вещи портишь.

– Попрекаешь. – Алексей почувствовал, как раздражение передается ему самому.

– Я никогда не попрекала деньгами, но…

– Попрекаешь! – зло констатировал Алексей.

– Перестань на меня орать! Я пока еще мать, а ты у меня на шее уселся. Так хоть не руби сук, на котором сидишь. Если уж для тебя ничего святого не осталось, то хоть с меркантильной точки зрения на это посмотри.

– Я не рублю сук и не ору. – Леша устало провел ладонью по лицу. – И перестань разговаривать со мной в таком тоне, тем более упрекать. Если так и дальше будет продолжаться, развернусь и уйду.

– Пугать меня вздумал?

– Уваливай! – рявкнул появившийся в дверях отец. – Напугал ежа. Только учти, здесь не гостиница: уйдешь – возврата не будет.

Они еще что-то кричали. Алексей уже плохо слышал и не особенно понимал. Он уткнулся лицом в подставленные ладони и сидел так, ни о чем не думая. Когда поток обличительных речей иссяк, Леша встал и посмотрел на родителей.

«Не понимают и не поймут», – метнулось в голове.

– Все? – ровным тоном спросил Алексей.

Ответа не последовало. Мать надулась, сложив руки на груди, а по лицу отца ходили желваки. Не чувствуя под ногами пола, Беляев направился к двери. В коридоре его догнал отец, дернул за плечо. Алексея развернуло, в лицо бросилось злое:

– Куда?

– На х…! – дернул плечом так, что треснула тонкая ткань рубашки, и, хлопнув дверью, побежал вниз по лестнице.

* * *

«А в самом деле, куда идти? – В голове Алексея ворочались мрачные, неторопливые мысли. – Работы нет и, кажется, в ближайшем будущем не предвидится. Дома теперь тоже нет».

В этой глухой неопределенности было ясно только одно: к родителям он не вернется, а своего жилья нету. Друзья?.. Люди, которые заночевать пустят наверняка, но только до утра. Потом снова задачка из жизненного учебника с вопросом: «Что дальше?» Как выглядит двадцатилетний оболтус, который заваливается к своему бывшему однокласснику со словами: «Я к вам пришел навеки поселиться»? А у того комната в коммуналке да бабулька пронафталиненная.

«Ну да. – Беляев вспомнил Диньку Молдавского. – У других, может, и по-другому, но к малознакомым и просто приятелям так и вовсе не завалишься».

Алексей вспомнил вежливо промямленный отказ Толика и понял, что к другим своим приятелям ему тоже дорога заказана.

На улице вдруг сделалось холодно. Перед глазами мелькнула тайга, чернеющая за проемом украденных ворот, и облезлая, злая фигура на четырех когтистых лапах.

«Н-да, Бомж Иваныч, некуда тебе теперь топать, хотя… – Алексей остановился. – Как я сразу про него не вспомнил. Виталик Яловегин».

На самом деле Леша его никогда не любил, но знал, что этот примет и, возможно с работой поможет. Виталька всегда считался «оборотистым», он первым сообразил с фарцовкой, первым завел себе клевые шмотки, вертелся, крутился…

Вспомнить номер телефона, конечно, было никак невозможно. Записная книжка осталась там, где Беляев ее бросил, – в квартире с разбитым телефоном и разъяренными родителями.

«Хрен с ним! – Алексей помнил адрес. Не почтовый, а так, визуально. – Доберусь как-нибудь!»

Он живо добежал до ближайшего метро, нырнул под землю и уже через полчаса был на проспекте Ветеранов.

Дверь не поддалась, не открылась ни на звонки, ни на продолжительную долбежку кулаками. Осталось только сесть на ступеньки и ждать. Яловегин должен был появиться рано или поздно.