История Кубанского казачьего войска - Федор Щербина

Но при осуществлении план этот оказался трудно исполнимым по своей сложности и, главное, по отсутствию сколько-нибудь удобных проходов берегом вдоль моря. В конце августа флотилия под командой генерал-лейтенанта Дебриллия двинулась морем от Азова вдоль побережья, а вместе с ней следовал по берегу отряд казаков и калмыков в 1826 человек под командой наказного атамана Петра Еркаширы, подчиненного генералу Дебриллию; Еркашир с казаками и калмыками удачно переправились через pp. Кагальник и Ею, на Долгой косе, где ныне станица Должанская, посланный Еркаширой казак Никифор Камышеватский нашел «на яру в лещадях» ордер Дебриллия, которым он приказал отрядить двести человек казаков, долженствовавших следовать у самого берега при флотилии.

Тот же Никифор Камышеватский привез с урочища Кучук-татар, расположенного при Бейсугском заливе, другой ордер Дебриллия, полученный Еркаширой 5 сентября при устье р. Челбасы, а 7 сентября он имел личное свидание с генералом в названном урочище Кучук-татар.

Конный отряд, перейдя pp. Челбасы и Бейсуг, направлен был в урочище Актар-Бактар, надо полагать, в местность, где потом основан был черноморскими казаками Ахтарский поселок или Алтари. Вследствие полного незнакомства с местностью, Еркашир с конницей попал в «непроходимые заливы и соляные озера и великие грязи». Напрасно Еркашир посылал казаков и калмыков в камыши и болота – флотилии не могли найти. Только есаул Григорий Мартынов случайно нашел ордер генерала Дебриллия на берегу протока у большого городища; в ордере были указания, где найти Актар-Бактар. Конница нашла это урочище и при нем городище.

Отсюда Дебриллий приказал отряду перебраться в лодках через громадный залив к морскому берегу. Привязавши лошадей к лодкам, казаки 15 сентября начали, благодаря попутному ветру, переправу и потеряли лишь 27 лошадей. Подойти, однако, к Ачуеву не позволила местность и переполненные водой рукава Кубани-Протоки. Посланные казаки и калмыки не могли также сыскать языка, а неприятель между тем заметил опасность и принял предосторожности.

18 и 19 сентября неприятель имел уже дело с малыми отрядами нападающих. 20 сентября войска стали лагерем у Протоки и началась переправа пушек и мортир; но ночью налетел сильнейший морской шторм, которым разнесло паром, вымело на берег и разбило суда, а артиллерийские вещи и другие припасы залило водою. В вой-сках распространилась паника от этого потопа. Гренадеры взгромоздились на пушки, покрытые водой, и в помощь Дебриллий потребовал конницу. С полудня 21 сентября вода начала спадать. К городу Ачуеву удалось потом подвезти три пушки с мортирой и зарядами.

Тогда из Ачуева открылась пальба из пушек, а когда стемнело, то русские, заложивши малые шанцы, начали, в свою очередь, бомбардировать Ачуев. От бросания бомб загорались строения в Ачуеве и пожар длился целые сутки. Но в полночь снова начала повышаться вода, разнесшая мост. Полковник Бахметев, осаждавший Ачуев, вынужден был на лодках перебраться с войском и артиллерией 22 сентября в русский лагерь.

Тем и окончилась попытка взять Ачуев. Прибывшие сюда же посланцы от калмыков сообщили, что часть калмыков расположилась по Кагальнику и Ее, а часть у Ангалах, т.е. у нынешнего Ангелинского ерика. Починившись и оправившись, флотилия отправилась морем по прежнему пути назад, а донская конница двинулась на Дон снова вдоль берега также по прежнему пути.

Письмом от 8 октября 1746 года новый Кубанский сераскир Сеадет-Гирей уверял войскового атамана Данилу Ефремова, что произведенный перед тем набег на Дон, с явной целью добыть языка, был устроен не татарами, а кабардинцами, и без ведома его, Сеадета. Во втором письме от 30 октября тот же сераскир употребил в дело тон оскорбленной невинности, видя в действиях атамана Ефремова недоверие к измышленному им, Сеадетом, бое татар с кабардинцами и базадокцами, которых якобы преследовали татары после того, как на Дону было два человека убито, один умер от ран и один взят в плен. Сераскир честью заверял, что ввиду дружественных отношений между Россией и Портой он, Сеадет-Гирей, не может говорить неправды. В таком же духе писал и Крымский хан войсковому атаману Даниле Ефремову на Дон.

Впоследствии же выяснилось из постановления Военной коллегии от 26 декабря 1746 года, что набег на Дон произвели татары не без участия сераскира Сеадет-Гирея. Дело в том, что носились слухи о разрыве мира Турции с Россией и о подготовлениях турок к войне. Набег, надо полагать, произведен был с целью добытия языка, и плененный молодой казак, вероятно, был препровожден в Турцию для снятия показаний. Но в данном случае дело на этом и остановилось.

С появлением на Северном Кавказе в роли командующего войсками генерал-майора де Медема русское правительство, или, вернее, этот деятельный генерал попробовал склонить горцев к более мирным отношениям с русскими путем взаимных договоров. В этих видах генерал Медем послал к кубанским черкесам кабардинского владельца Джанхота Сидокова и узденя Шабаз-Гирея, а после присоединил к ним дворянина Терского войска ротмистра Батырева. Посланные побывали в числе прочих у предводителей важнейших черкесских племен – темиргоевцев и бесленеевцев, всюду склоняя принять русское подданство, дать присягу и аманатов. Переговоры эти длились и затягивались. Черкесы полуизъявляли желание войти в мирные отношения с русскими, но ссылались то на неудобства своего положения при зависимости от турок, то на необходимость посоветоваться с кабардинцами и другими горскими племенами. Кабардинцы в это время приняли уже русское подданство и являлись как бы посредниками между русскими и черкесами. Сам Джанхот Сидоков был знатным владельцем в Кабарде.

Однако за всеми этими переговорами и отговорками сквозило явное нежелание кубанских черкесов принимать русское подданство. В конце концов темиргоевцы и и бесленеевцы, как главенствующие племена, заявили, что они не согласны ни быть «в вечном подданстве» у России, ни дать аманатов, а склонны дать только присягу и подписку о том, чтобы «с русскими не воевать и воровских набегов на русские жилища не производить». Но именно этим двум обещаниям меньше всего можно было верить. Русские собственно и добивались подданства черкесов с целью прекращения военных действий и воровских набегов; а черкесы жили войной и военными грабежами, и едва ли нашелся бы хоть один владелец, который мог бы удержать подвластное ему племя от набегов и грабежей, в чем истые горцы видели молодечество, удаль и своего рода героизм.

Более прямые и откровенные предводители черкесов открыто высказывались против всяких союзов с русскими. «Известный же вор и злоумышленник», выражаясь языком русских официальных бумаг, Арсламбек (он же Сокур) Аджи и его сын Биарслан напрямик заявили ротмистру Батыреву, чтобы он больше на Кубань не ездил, угрожая в противном случае поймать его и отослать к Крымскому хану, так как они считали Батырева не посланником, а шпионом, который один прекрасно знал все кубанские и крымские дороги и, следовательно, мог попутно с мирными переговорами доставлять русским очень важные сведения для военных целей. Отец и сын не ошиблись. Когда на Кубани собралась партия черкесов в 500 человек, намеревавшаяся произвести набег на русские поселения, узнавший про это Батырев успел известить генерала Медема о готовящемся нападении.