Преодоление невозможного - Аким Сергеевич Лачинов

на поле собирать брюкву или картофель, кого оставляли в усадьбе убирать помещения, а также работать на спиртзаводе и складах. Но хорошо работать истощенные люди всё-таки не могли. Это помещику было не выгодно. Поэтому через две недели оставшихся в живых пленных отправили назад в лагерь.

Опять Хаммерштайн

Ещё у помещика, когда мы начали собираться в путь, конвоиры стали нас упрекать в том, что мы лентяи, едим много, а работать не хотим, и всю дорогу до самого лагеря это повторяли. На второй день после прибытия в лагерь все товарищи из нашей команды умерли от полицейских и солдатских издевательств.

Лагерная жизнь была такая же, как и раньше, почти без всяких изменений, только офицеры, солдаты и полицаи озверели ещё больше. А тут ещё ударили декабрьские морозы до 20-30 градусов. И пленные гибли как мухи.

Однажды, по словам полицаев, мы опоздали к раздаче баланды. Мы вышли из барака, построились и пошли на кухню, но не успели дойти до нее, как на нас набросились полицаи и начали избивать плётками и гнать назад в барак. Особенно зверствовал один полицай лет 30-35, донской казак. Мы вернулись в барак, несолоно хлебавши. Нам запретили даже из барака выходить. А есть-то хочется, ох, как хочется! Желудок сводит, слюнки текут, но ничего не поделаешь. Пленные разбрелись по своим местам и занялись делами: кто лёг на нары, кто перематывал портянки, кто бил вшей, Некоторые, сгруппировавшись, рассказывали друг другу разные истории из своей жизни или из жизни других людей. Три человека возле железной печки о чём-то разговаривали. Вдруг я услышал слова: «Козырев, 103-й полк». Меня это очень заинтересовало. Я подошёл к ним.

– Вы из 103-го полка?

– Да, – ответили они.

– Видели Козырева?

– Да.

– А как можно его увидеть? – спросил я.

– Он работает в санчасти, бывает в бане, – ответили они.

Я поблагодарил ребят за важное для меня сообщение и больше не стал у них ни о чём расспрашивать, так как они даже говорили с большим трудом, почти шёпотом, не было уже сил – доходили. Мне стало их очень жаль. Ребята были похожи на трупы: кости, обтянутые кожей воскового цвета.

Отойдя в сторону, я стал думать, как бы встретиться с Козыревым. До войны в нашем полку он служил врачом в санчасти. Друг друга мы хорошо знали, встречались на политзанятиях, очень часто на поляне вместе обедали. Помню, как-то я с ним поссорился, но что стало тому причиной – забыл. Теперь же, когда надо мной навис дамоклов меч, в голове блеснула мысль: а не спасёт ли он меня, хотя мы были в ссоре. Съедаемый этой мыслью, я ходил по бараку, не находя покоя.

На моё счастье, через день или два нас повели в баню. В передней я спросил у дежурного, как можно увидеть Козырева. Дежурный ответил, что тот недавно был здесь и ушёл, но, по всей вероятности, ещё вернется. Действительно, минут через десять пришел Козырев, я его сразу узнал, он почти не изменился: высокого роста, белокурый, голубоглазый, худощавый, нос правильной формы. Он узнал меня с трудом. Я сухо (в нашем положении излияния чувств опасны: кругом шпики) поздоровался. Он тоже сухо сказал: «До чего же ты дошёл! Тебе надо ко мне прийти в санчасть». Действительно, я был похож на живой труп: кости, обтянутые кожей, восковое лицо.

После того, как Козырев посоветовал мне встретиться с ним в санчасти, я всё время думал, как туда попасть, какую причину найти. Это было делом очень трудным, почти невозможным. В санчасть водили строем по распоряжению лагерного начальства и в сопровождении полицаев. Такое случалось очень редко и только чтобы показать: вот, мол, мы, немцы, какие – не только кормим, но и лечим. О том, как они «лечили» и «кормили», я уже упоминал.

Я долго думал, как попасть в санчасть и, наконец, пришла идея использовать палец. Да, да! Собственный указательный палец правой руки. Однажды, когда я работал у помещика, во время распиловки досок я себе случайно порезал указательный палец на правой руке. Рана уже почти зажила, но повязку я ещё носил. Этот палец сыграл большую роль в моей дальнейшей судьбе.

Через несколько дней после встречи с Козыревым в бане к нам пришли полицаи и закричали: «Больные, становись в строй! Пойдём в санчасть!» Это была, конечно, формальность. Ведь по сути дела все военнопленные нуждались в медицинской помощи. Но обычно в санчасть брали тех, у кого открытые раны, тифозных, туберкулёзных, дизентерийных. И то их не лечили, а отправляли «на тот свет». У меня же только повязка на пальце. Но я решил рискнуть и встал в строй. Много было крику и шуму, со всех сторон слышались удары плёток. Наконец, колонна построилась. Полицаи с двух сторон обходили колонну и спрашивали, кто чем болен. Подошёл и ко мне полицай, посмотрел на палец, но ничего не сказал, наверное, подумал, что у меня рана, раз палец перевязан. Хотя радоваться было ещё рановато, в душе постепенно поднималось необъяснимое чувство радости.

Итак, колонна двинулась в санчасть. По дороге, как обычно, на людей сыпались удары полицейских плёток и кулаков. Полицаи до того привыкли к плёткам, что без них никак не могли обойтись. Мы прибыли в санчасть.

Теперь я должен увидеть Козырева. Но как? Из строя выйти нельзя, ибо полицаи изобьют до смерти. Стоя на месте, я попросил одного фельдшера, проходившего мимо нашей колонны, позвать Николая Козырева. Но он не обратил никакого внимания на мою просьбу. Я нервничал, до слёз было обидно, что нахожусь рядом с Козыревым и не могу с ним встретиться.

После приёма врачами нескольких пленных, полицай объявил, что всех принимать не будут, так как врачам некогда, они осмотрят только больных с открытыми ранами. Полицаи стали проверять нас. Очередь дошла до меня. «А ну, развяжи палец!» – приказал полицай. Я развязал. Увидев, что открытой раны нет на пальце, он разъярился как дикий зверь и начал избивать меня плёткой. Несколько человек с открытыми ранами пропустили в санчасть, а колонну развернули к баракам. Старший полицай дал команду двигаться. В этот миг из санчасти вышел Козырев. «А вот этого оставьте», – сказал Козырев, указывая на меня.

Колонна ушла. А я вошёл в кабинет к Козыреву. Там находился ещё один русский врач. Коротко посоветовавшись, они решили заполнить историю болезни на военнопленного (меня), заболевшего туберкулёзом. Меня направили в хирургическое отделение. Дело в том, что на меня составили фиктивную историю болезни, лишь бы