Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский

– Ой! Ой! Мамочка моя! – причитала эта толстая женщина.

Клюфт ползал рядом с ней на коленях, пытаясь собрать рассыпавшиеся книги и бумаги.

– Простите, Вера Сергеевна! Простите ради Бога! Я не хотел!

– Ой! Ой! Что ж это такое?! – Пончикова встала на четвереньки и со злобой посмотрела на Павла.

Клюфт собрал в одну охапку ее бумаги и протянул женщине, словно большой торт. Та отмахнулась и, опираясь на стенку рукой, с трудом поднялась на ноги.

– Вот, возьмите, возьмите… – Павел давился со смеха.

Он представил, как эта толстая грымза рухнула на пол и что она при этом испытала. Павел вдруг ощутил невообразимое удовлетворение, перемешанное с чувством отмщения. Пытаясь скрыть улыбку, Клюфт хмыкал носом:

– Вера Сергеевна. Простите, простите!..

– Хам!.. Смотреть надо, куда бежишь! – Пончикова опустила глаза в пол.

Ее рот раскрылся от удивления. Глаза округлились. Руки затряслись. Клюфт не понял, чем вызвана такая реакция. Он, тоже непроизвольно опустив голову, вдруг увидел, что стоит на книге.

– Ты на чем стоишь?!! Ты на что встал?!! – завизжала Вера Сергеевна.

Павел нагнулся и поднял желтую тонкую брошюру, на которую наступил ногой.

– Вот, возьмите, – испуганно протянул женщине Клюфт книжечку.

– Ты на что наступил?! – визжала женщина.

– Простите, я не хотел, – оправдывался испуганным голосом Клюфт.

Но Пончикова его слов словно не слышала. Она уже не визжала, а лишь тихо бормотала:

– Ты наступил на сборник речей товарища Сталина!!! Ты на него наступил! На сборник речей товарища Сталина!!!

Клюфту стало страшно. Его ирония улетучилась в одну секунду. Он с ужасом смотрел на Веру Сергеевну.

– Ты, Клюфт, наступил на сборник речей товарища Сталина, – она говорила это уже тихо и каким-то обреченным тоном.

– Вера Сергеевна, простите! Простите ради Бога! Я ведь не видел!

Пончикова зло дернулась. Выхватив из рук Павла бумаги и книги, она медленно двинулась по коридору. Клюфт смотрел на ее толстую фигуру, понимая, что этот инцидент корректор и комсорг вряд ли оставит без внимания. Пончикова, чувствуя, что Павел смотрит ей в спину, остановилась и, обернувшись, скривила мерзкую рожу:

– Ты за все ответишь Клюфт! За все! И очень скоро!

В свой кабинет Павел зашел как в тумане. В страшном кошмаре. Перед глазами стаяла мерзкая физиономия корректорши. Ее губы что-то шептали. То ли ругательство, то ли заклинание.

Павла встретил его сосед по кабинету и коллега Дмитрий Митрофанов. Коренастый парень с рыжей шевелюрой, голубыми глазами и немного глуповатым выражением лица. Митя отвечал в газете за промышленность и стахановское соревнование. Он писал мелкие заметки. Большие статьи ему не доверяли. Митрофанов, как и Павел, появился в «Красноярском рабочем» недавно. Он пришел из заводской малотиражки «Красноярский железнодорожник». Хотя там он считался ведущим журналистом, но в краевом печатном органе Дмитрий пока ничего выдающегося не продемонстрировал.

Митрофанов был родом из потомственной семьи рабочих. Его отец участвовал еще в революции 1905 года. Он с товарищами захватывал цеха красноярского паровозоремонтного завода. Дмитрий и Павел были друзьями. Клюфт делился с этим рыжеволосым простачком порой самым откровенным. А Дима, в свою очередь, рассказывал Павлу о своих мечтах и проблемах.

– Паша?! Что с тобой? – спросил испуганный Митрофанов. – На тебе же лица нет!

Клюфт, молча сел на стул и, закурив папиросу, посмотрел в окно. Дмитрий стоял рядом. В валенках и толстом шерстяном свитере он выглядел вообще комично. Маленький и крепкий, словно ребенок-переросток, объевшийся и потолстевший от варенья и печенья.

– Паша? Что с тобой? Что случилось? – Митрофанов нагнулся и заглянул Клюфту в глаза.

Тот отвернул голову и тихо, с грустью в голосе ответил:

– Пончикова. Она меня выживает.

– Эта дура?! Что на этот раз?

– Понимаешь, я сейчас ее сбил в коридоре.

– Что?! Ха! Ха! – Митрофанов закатился нервным смехом.

Его толстенькое тельце сотрясалось от хохота. Дмитрий похлопывал по плечу Клюфта и приговаривал:

– Ты сбил эту ведьму с ног?! Ты ее сбил? Ты это сделал?! Ха! Ха!

Но Клюфт сидел мрачный, как туча перед бурей. Он затягивался папиросой, выпуская дым вверх, к потолку.

– Паша, да брось ты! Я слышал, вон, как у тебя дела идут! Какая статья! На передовице! И, как я понимаю, не последняя! Ты становишься ведущим журналистом газеты! Ты вскоре будешь писать самые главные статьи! А эта Пончикова, так она тебе просто завидует! Просто завидует! – Митрофанов сел рядом с другом на соседний стул.

Он заискивающе заглядывал в глаза Павлу. Но тот не хотел смотреть на Диму.

– Ты не понимаешь, Дима, она опасна! Она под меня точит, точит, она хочет меня выжить!

– Ха! – Митрофанов хлопнул себя по коленке ладошкой.

Его лицо стало серьезным. Он тоже потянулся к столу, на котором лежала пачка папирос. Закурив, Дмитрий покачал головой и весело сказал:

– Выжить, говоришь? Да кишка у нее тонка! Кишка! Кто тебя в обиду даст? Мы не дадим! Смирнов-то за тебя! Это главное! Паша, да как она тебя выживет?!

– Просто. Она комсорг. Она ведь руководит всеми комсомольцами газеты. Поставит перед ними вопрос обо мне. И неизвестно, как они себя поведут. Побоятся и возьмут ее сторону. Она мне уже пригрозила. Настрочит на меня какую-нибудь кляузу и все! Она ведь еще и член местной партячейки. Могут дела закрутиться, и глазом не моргнешь!

– Паша! Паша! Не драматизируй! Не драматизируй! Ерунда! Ну что она в кляузе напишет? Ну что? «Я не люблю Клюфта, потому что он талантлив?!» Ха! Такой бред! Кто ей поверит? Ну и что, что она комсорг? У нас демократический централизм! Не забывай! Возьмем и переизберем ее! На собрании! А что?! Хочешь, я этот вопрос сам поставлю? Вон потом ты меня выдвинешь, я буду комсоргом! А я уж тебя в обиду не дам! Не дам, Паша!

– Да нет. Все проще. Ты никогда это не сделаешь, Дима. Нет. Пончикова очень сильная и умная, а главное хитрая женщина. Она все продумала. Она все знает. Никто в нашем коллективе из комсомольцев против нее не пойдет. Просто побоятся. А про кляузу я тебе так скажу. Можно ведь другое написать, такое, что всех так против меня настроит, хоть и будет неправдой, мало не покажется, – мрачно сказал Павел.

– Ну что другое? – Митрофанов начал злиться.

Было видно, что ему надоело уговаривать друга.

– Да хоть что! Ну вот, допустим, напишет, что я топтался по книге сборника речей товарища Сталина. Вот и все!

Митрофанов вдруг стал тоже мрачным. Он с опаской посмотрел на друга и, глубоко затянувшись папиросой, тихо и грустно ответил: