Волчонок - Генри Лайон Олди

— Вернемся к спасению туристов, — сказал дисциплинар-легат. — Значит, козырек? Вы были в тени скального козырька?

— Так точно!

— Вас не могли заснять со спутника?

— Так точно!

— Лицо Игги Добса к тому времени уже носило следы повреждений?

— Так точно!

— И ты, болван, ударил его в печень? Туллий, клистирная трубка, тоже хорош — по почкам… Чем ты думал, позор военно-космического флота?!

— А куда надо было бить, господин дисциплинар-легат?

Гракх молчал. Молчал и Марк.

В глазах курсанта медленно возникало понимание.

КОНТРАПУНКТ.

МАРК КАЙ ТУМИДУС ПО ПРОЗВИЩУ КНУТ

(Двадцать два года тому назад)

Раньше в цирках убивали.

Ну да, в седой древности. И что? Умелые бойцы вставляли друг дружке меч в печень. Еретиков жрали львы. Детей еретиков — леопарды. Метатели ножей демонстрировали свое мастерство на приговоренных к смерти. Врагов народа — особая честь! — рвали на части упряжками коней. Публике нравилось, публика хотела еще.

В паузах выходили клоуны.

Это свойственно человеку. После острого тянет на кисленькое. После смерти — на смех. Клоуны кувыркались, обменивались пощечинами, ездили задом наперед на деревянных лошадках.

Случалось, срывали аплодисменты. Насмеявшись вдоволь, публика гнала клоунов прочь.

Возвращалось время клыков и крови.

Сейчас, тысячелетия спустя, я не думаю, что многое изменилось. Глядя на акробата, творящего чудеса под куполом, партер с замиранием ждет: когда же он сорвется? Хлопая укротительнице, смиряющей тигра, ряды втайне надеются, что однажды хищник вспомнит, кто он, и превратит красотку в сочную отбивную. Люди не злы, о нет! Просто чужая смерть — лучшее в мире зрелище. О ней можно вспоминать годами, чувствуя собственную значимость. Рассказывать друзьям и близким: помнится, имел я удовольствие видеть…

В паузах по-прежнему выходят клоуны.

В паузах между надеждой, от которой пахнет кровью, и надеждой, в которой звучит похоронный оркестр. Вся история Ойкумены — это надежда, которая сбывается чаще, чем хотелось бы, и клоуны в паузах.

И не говорите мне, что я — мизантроп.

Просто я не сразу стал клоуном.

(Из воспоминаний Луция Тита Тумидуса, артиста цирка)

— Внук! — сказал Луций Тумидус со счастливой улыбкой.

— Сын! — сказал Юлий Тумидус.

— У меня родился внук.

— У меня родился сын.

Мужчины переглянулись. Строгий, сдержанный Юлий — двубортный пиджак, белая сорочка, тугой узел галстука. Раскованный, свободный в движениях Луций — клетчатая рубашка расстегнута до пупа. Ничего общего. Семейное сходство раскопал бы, пожалуй, лишь археолог, мастер восстанавливать кувшины по черепкам.

Дед достал флягу.

Отец покачал головой: не здесь.

Пожав плечами, дед сделал глоток.

Без одобрения глянув на Луция, Юлий тронул пульт связи. Миг, пока запрос обрабатывался, — и стена перед мужчинами растаяла, открыв палату с роженицей. Валерия кормила малыша грудью. Головка ребенка лежала на сгибе материнской руки; пальцами свободной руки женщина легко проводила по щеке сына, ближе к губам, стимулируя сосательный рефлекс. Она знала, что за ней наблюдают, — информателла оповестила роженицу, кто находится в «комнате свиданий» на первом этаже, — и нисколько не смущалась этим. Захоти Валерия Тумидус избавить себя от контактов с семьей, она бы сделала это без труда. Одно слово возражения — и связь мгновенно прервется.

«У нас рожают королевы!» — девиз Родильного дворца № 1 Управления здравоохранения Юго-Восточного админокруга города Нум, планета Октуберан. Стоимость услуг — продай звездолет, роди сына. Впрочем, семья Тумидусов жила в достатке. Они могли позволить себе солидный контракт на ведение беременности.

— Дорогая, — Юлий откашлялся, — я счастлив сообщить…

И замолчал.

Валерия тихонько засмеялась, стараясь не потревожить ребенка. Она знала, как муж умеет выражать свои чувства словами.

— Хорошая грудь, детка. — Луций отсалютовал невестке флягой. — Поверь старику, у меня большой опыт. Когда мой скромный сын уйдет, я расскажу тебе про одну крошку с Хиззаца. Высший разум, что мы вытворяли! Юлий, заткни уши, тебе рано слышать о таком. А может, поздно…

И подмигнул.

— Отец! — возмутился Юлий, багровея.

— Не смешите меня, — сказала Валерия. — Вы мешаете кормлению.

На щеках ее играли очаровательные ямочки.

— Я назову его Марком. — Юлий все не мог успокоиться. Поведение отца он считал возмутительным. — В честь моего деда.

— Марком Каем, — поправила Валерия. — Мы назовем его Марком Каем. У меня тоже есть дед, дорогой.

— В честь живых не называют, — возразил Юлий. Он полагал себя тактичным, но прямым человеком. — Хотя… Пусть будет по-твоему. Марк Кай Тумидус — звучит неплохо. Как ты думаешь, отец?

— Отлично звучит, — согласился Луций. — Я уже люблю этого парня. Я любил бы его, даже если бы его звали Диджестив Карпалахендра. У нас был эквилибрист-эксцентрик с таким именем.

— Папа!

— Что — папа? Ты не любишь эквилибр, Юлий?

Валерия снова засмеялась. Приподняв ребенка, она дождалась, пока маленький Марк не срыгнет, вытерла ему рот и снова уложила рядом с собой.

— Кого он у тебя оторвал? — деловито осведомился Юлий.

— Восемнадцатого, — ответила Валерия.

— Ты уверена?

— Разумеется, дорогой.

— Я распоряжусь, чтобы восемнадцатого пометили.

— Конечно, дорогой.

Не прерывая визуальной связи с палатой, Юлий достал уником. Пальцы его тронули сенсоры. Вскоре в голосфере всплыло лицо дежурного по 2-й городской энергостанции. Дежурный жевал — вызов застал его во время обеденного перерыва.

— Это я, — сказал Юлий. — У меня родился сын.

— Мои поздравления! — Дежурный вытер рот салфеткой. — С вас причитается!

— Велите пометить раба номер восемнадцать, принадлежавшего моей жене Валерии Тумидус. Теперь он принадлежит моему сыну Марку Каю Тумидусу. Остальные распоряжения я сделаю позже.

Дежурный наклонился вперед:

— Ресурс восемнадцатого исчерпан на восемьдесят семь процентов. Имейте в виду.

— Насколько его хватит?

— Около двадцати месяцев в обычном режиме использования. В режиме «экстра» — три месяца. В экономичном режиме…