Властелин островов - Ростислав Александрович Марченко

друг на друга; и вспомогательный – там, где расположился мой отряд, взяв под контроль городские ворота № 2.

Укрепления города и замка особо не впечатляли, являя собой типичный образец средневековых фортификационных сооружений, с невысокими каменными стенами поверх земляного вала и чуть выдвинутыми вперед для продольного прострела башнями с голыми стрелковыми площадками наверху.

Значительная часть населения острова в городе укрыться частично не сумела, частично не смогла и частично их не пустили. Последнее в первую очередь касалось той самой припортовой швали, которую так не любила городская стража. Более того, весь нежелательный контингент еще и выкинули из-за городских стен.

Как мне довели в ходе допросов выброшенные из города биндюжники и прочий придонный городской элемент, ведомое стражей ополчение банально прошлось по бичхатам, вырезая всех пытающихся сопротивляться и задерживая остальных. Лачуги с внешней стороны городских стен вообще пожгли без всяких разговоров, прибавив стимулов шантрапе, чтобы убраться и оттуда.

Пролетарии подобным отношением к себе были крайне обижены. Правда, стучать в грудь копытом о том, как бы они защитили родину, если бы им позволила буржуазия, не один передо мной не стал. Возможно, что все совершенно обоснованно посчитали, что я такой позиции не пойму. Долбить в грудь в стиле Кинг-Конга аборигены стали по другому поводу, сдавая, все что знали, все, о чем догадывались и все, что предполагали относительно города и его обитателей, не оценивших патриотический порыв городского дна отсидеться от страшных орков за стенами.

Впрочем, орки такое стремление к сотрудничеству оценили несколько спорно, согнав всех таких пленных в концентрационный лагерь, включая баб. Это с пейзанами и прочими представителями среднего класса острова мы поступили мягче. Женщин и детей даже оставили жить по своим домам. Какой бы я ни был рациональный орк, но людское, если так можно выразиться, у меня еще оставалось. Это мужчин в любом случае требовалось изолировать. Партизанские нападения на одиночек мне были не нужны, да и рабочая сила вовсе не была лишней.

Тем не менее, чтобы заставить работать всю эту разномастную сволочь, потребовались серьезные усилия, и казни в концлагере начались с первого же дня. Поводом к первой послужила драка и убийство четверых рыбаков. Одного из них преступный элемент на что-то там раскрутил, остальные вписались за лоха, быстро дошло до драки, а потом и до ножей. Результатом стали четыре трупа, еще троих убить не успели, охрана лагеря начала стрелять по толпе.

В итоге, так как использование местных в хашаре было моим предложением, концлагерь на мне и висел, соответственно разбирался в обстоятельствах конфликта тоже я сам.

В принципе, повод показать суровость мне и был нужен. Криминальные и около криминальные круги в своей массе понимают только один язык: –язык страха. Если точнее, человеческий язык они понимают только под давлением страха, еще лучше – ужаса. Люди такие. Да и в любом случае, позволить этим людям расползтись по острову мы не имели права. Только резни, грабежа и поджогов нам тут не хватало, вся эта сволочь сразу примется сводить свои счеты. Вот на кой нам нужен был этот хаос, если даже нормальных людей нам в любом случае надо изолировать, для борьбы с партизанским движением и прочим?

Результат мог бы заставить меня брезгливо скривится, если бы не волшебное слово «надо». Я не пожалел полдня времени для выяснения основных фигурантов происшествия, после чего приказал их казнить всех до единого. Между делом пустив под топор ещё и всех негодных к осадным работам вследствие полученных ранений. Уступкой «людскому» послужило только отношение к нормальным людям – островным рыбакам, которые вписались за своего односельчанина. Предать казни их совести у меня не хватило. Хотя с точки зрения Правил Внутреннего Распорядка нашего концлагеря они были сто процентов виновны и повинны смерти. Конечно, если бы я захотел их такими сделать, как сделал непригодный к тяжелой физической работе преступный элемент.

Так как ковать железо надо было не отходя от кассы, заключенных поделили на десятки и сотни, закрепив за каждой по десятку орков, после чего отправили работать. В конце концов, наш поход должен был приносить прибыль. В паре километров от города располагалось солидное предприятие по переработке даров моря, чьи лабазы нужно было ограбить и использовать содержимое в наших нуждах.

Дары моря там были представлены в основном рыбой, однако нашелся и китовый ус с ворванью. Хранилось ли там китовое мясо, я уже не интересовался, жира для моих планов было с избытком. Шансы города отбить хотя бы один приступ уверенно упирались в минус.

Тот же хашар подготовил и площадки под требушеты, плюс прикрывающие их полевые укрепления. Даже без учета возможности вылазок, без них было не обойтись. Помимо тяжелых крепостных арбалетов островитяне затащили на стены несколько полноценных баллист, по всей вероятности снятых с кораблей.

Помогло это им как мертвому припарки. В нормальных условиях как они могли помешать осаждающим ставить осадные машины? Только отстреливая работающих на их сборке. Так как пленных у нас было более пятисот человек, их было не жалко. А с учетом того что в угоду милосердию и рациональности первыми на площадках поставили сколоченные из дреколья павезы, позже дополненные земляными валами и габионами, потери стремились к минимуму. Что, кстати, очень неплохо отражалось на объемах.

«Хиви» под контролем помогал держать нагнанный нами страх и постоянный надзор надсмотрщиков с периодическими расправами над недисциплинированным контингентом. Грязно и мерзко? Без всяких на то сомнений. Война вообще грязное дело. Однако жизни моих родичей и подчиненных были мне куда дороже судеб людей, населяющих территории врага. Я знал, на что шел, когда принял под свою руку несколько сот клыкастых душ. Вопрос в данном случае стоял только в рациональности, мораль и близко не ночевала.

И да, непреклонность дорожного катка, которую я демонстрировал, не только на одних пленных оказывала нужное мне влияние.

Как до меня достаточно быстро довели приятели, теперь даже подчиненные начали относиться ко мне с большей осторожностью чем раньше. Разговоры про мою молодость вкупе с малой опытностью исчезли почти полностью. А вот некоторая гордость вождем появилась.

Под руку очень везучего сопляка многие пошли в расчете, что его дурь нивелируют его великовозрастные друзья. Когда же до широких масс дошло что юноша не просто принят в компанию с правом совещательного голоса, а реально является равным среди равных, и даже более того, к его голосу внимательно прислушиваются все прочие, мой авторитет взлетел до небес. Нужно было