Урки и мурки играют в жмурки. Отвязный детектив. - Александр Сидоров

— А по-моему, достаточно… ик… и полсотни вскрыть… — вмешался в разговор молодой наглого вида парень, которому можно было дать не более двадцати пяти лет. Но строгого режима. — Есси, конечно… ик… человек талантливый… а не… ик…

И он отвалился куда-то вбок.

— Пьятьдесят задохликив?! — возмутился Осип Матвеевич. — Да це не вскрытие, це шутка гения в минуту отдыха! У мэне в середине девьяностых було по шестьсот «дубов» за год!

— Шестьсооот?! — восхищённо ахнули коллеги и собутыльники.

— О то ж! И не яки-нибудь дохлые бабуси, а гарны хлопци, уси дырявые, як решето. Макитры расколоты, рёбра — в пыль, почки — усмятку!

— Всмятку! — эхом отозвалась аудитория.

— Усмятку, — подтвердил Раскорячко с гордостью. — Дюже тяжко було. Зато який опыт! Нынче шо, нынче штат увеличили. Исследую трупов триста. А то и двести пьятьдесят.

— Ни сассем каректно вапрос поставлен, таварищи, — ласково зажурчал медовый голос Алима Зайналовича Мукаева, автора руководства по расследованию неочевидных убийств. — Как вскрывать, вот что важно. Можно, что называисса, потрошить. Тагда, канешна, и пятьсот не предел. А если щщатльно подходить, щщатльно описывать, готовить костные макропрепараты, пьлюс стереомикроскоп, фото, схемы… Тут и пятьдесят трупов много покажсса.

— Про тщательность не надо, — снова подал голос Гоша Конспектор, стряхнув с бороды стрелочку зелёного лука. — Иногда все эти ультра, блин, фиолетовые приборы, конечно, нужны, но хвататься за них при каждом вскрытии — фантастическая глупость. Сложносочетанные травмы и тихо крякнувший от ветхости дедушка — две большие разницы.

С этим согласилась вся патологическая гоп-компания. И «дуборезы» бросились составлять примерный минимум мертвецов, который каждому приличному судмедэксперту необходимо ежегодно вскрывать для полного счастья. После непродолжительных баталий ассортимент подобрался такой:

— скоропостижно умершие (включая отравления, переохлаждения и прочие радости) — 20 «дубарей»;

— автотравмы — 20 «дубарей»;

— другие транспортные травмы — 10 «дубарей»;

— травмы от тупых предметов (убийства) — 10 «дубарей»;

— колото-резаные ранения — 10 «дубарей»;

— асфиксия, сиречь удушение — 10 «дубарей»;

— падения — 5 «дубарей»;

— «огнестрелы» — 5 «дубарей»;

— другие случаи (а их, как говорится, тучева хуча) — 10 «дубарей».

Итого получили обязательный минимум — 100 «дубарей» в год. Или «жмуров» — по курсу на день обмена.

С тех пор Алик старался не отклоняться от коллегиального решения, которое выработал авторитетный консилиум. Десятый «прыгун» за четыре месяца выламывался из его продуманного графика, и мириться с этим безобразием Сутрапьянц не желал.

— Да не надо его потрошить, — успокоил Алика следак. — Ты мне только его ладошку вскрой.

— Это новое слово в танатологии — ладошки вскрывать, — удивился Алик. — Может, по ней ещё и погадать?

— Не надо гадать, хиромант армянский. Мне нужно, чтобы ты кулак этому жмуру разжал. Сдаётся мне, там внутри что-то припрятано.

— Сдаётся мне, такие дела решаются через ларёк, — задумчиво протянул Сутрапьянц. — Сам же говорил, что я с утра трезв.

— Да ладно тебе… — поморщился Костя.

— Беги, беги. А я за это время всё проверну.

— Я применю силу! — пригрозил Костя.

— Против меня у тебя одна сила — сила убеждения, — ухмыльнулся накачанный армянин. — Ты, наверное, гантели последний раз в страшном сне видел?

— Ну, Алик, ну, короче… — заныл Костя, покосившись на бицепсы прозектора.

— Короче — до ларька «Фиолетовый павильончик». Метров триста.

— Вот же ты урод…

— А ты думал, в кишках у мертвяков нормальные люди ковыряются? — удивился Алик наивности собеседника.

КОГДА КОСТЯ ВЕРНУЛСЯ с пузырём и шпротами, Алик уже сидел со стерильно вымытыми руками в своей комнатке.

— Алик, ты свинья, — констатировал следак, узрев в углу объёмную бутыль с жидкостью, прозрачной, как слеза младенца. — Чего ты меня гонял? У тебя же спирт есть.

— Не опошляй момент, — оскорбился медик. — Спирт я и сам выпью. Ну?

— Что — ну?

— Глядеть будешь мою находку?

— Что там? Бриллиант? — выдвинул версию Костя.

— ГЗМ у меня на верхней полке, — и Алик указал, на какой именно полке у него покоится таинственный ГЗМ.

— Чего у тебя на верхней полке? — не понял Костя.

— Губозакатывающая машинка, — пояснил весёлый армянин. — А для тебя — только это.

И Сутрапьянц протянул Костанову обрывок бумаги. Обрывок как обрывок, ничего интересного. Уголок листка — видать, из блокнота. Ни записей, ни рисунков.

— Это что? — удивился Костя. — Естественную надобность Колян справлял? А его в это время рраз…

— Угу. И потом штаны на него натянули. Нет, он же не Хемингуэй.

— При чём тут Хемингуэй? — не понял следователь.

— Говорят, Хемингуэй мог подтереться трамвайным билетом, а потом им же под ногтями почистить, — выдал Алик историко-биографическую справку.

— Это ты где прочёл такую ересь? — разинул рот ошарашенный Костя.

— Каждый школьник знает, — пояснил Алик. — Классику надо читать.

На самом деле сам Сутрапьянц услышал интимную подробность о выдающихся способностях автора «Фиесты» во время туристических блужданий по долинам и тропам Алтая. В их группу неведомым образом затесалась субтильная барышня из Петербурга, которая надувала губки, жалобно попискивала и постоянно восклицала — «О, боги Олимпа!». Богов инструктор Дима Курвоедов ещё как-то терпел. Но когда барышня со слезами на глазах призналась, что не захватила в поход туалетную бумагу, Дима сорвался и выдал массу любопытных случаев из жизни замечательных людей. Алик запомнил только про папашу Хэма да ещё про какого-то французского великана со сложной фамилией, который подтирался молодым гусёнком.

При воспоминании о фамилии Алика Сутрапьянца пробило на лирику.

— Слышь, Костя, — проникновенно обратился он к следователю, — почему так несправедливо мир устроен? У одних фамилия как фамилия. Скажем, хоть бы и Костанов. Костанов — это звучит гордо. А другим достанется какой-нибудь голимый Сутравусмерть…

Костя влил в себя очередную мензурку, чтобы как следует осмыслить услышанное и ответить по существу.

— Алик, это исключительно твои личные комплексы, — пояснил он медику. — Нет в мире идеальных фамилий. Ни одной.

— А твоя чем плоха? — спросил Сутрапьянц.

— Ты знаешь, как меня шеф называет, когда ему вожжа под хвост попадает?