Миледи - Джавид Алакбарли

мы выпили не один чайник чая, обменявшись лишь парой фраз, он предложил мне работу санитара. Ведь именно санитаров в их больнице всё время не хватало. Вот так я и вошёл в некое сообщество людей, которые призваны по долгу службы кому-то помогать, а заодно и способствовать их выздоровлению.

В этой больнице готовность к сопереживанию была обычным делом. Один звонок телефона, и ты уже мчишься по конкретному адресу к тому человеку, которому именно сейчас так необходима твоя помощь. Причём помощь нужна незамедлительно и, может быть, даже иногда и не совсем медицинская. Я выжил именно благодаря этой работе. Днём занятия в университете, а вечером и ночью — «Скорая». Так было изо дня в день. Всё чётко, понятно и ясно. Я был абсолютно уверен в том, что именно вся эта рутина помог ла мне не сойти с ума.

***

Несмотря на то, что вся моя жизнь кардинально изменилась, я продолжал писать. Если не было под рукой компьютера или бумаги, то просто наговаривал в телефон все те сюжеты, которые, непонятно зачем и почему, вдруг возникали в моей голове. Мне уже не нужен был ни редактор, ни корректор. Порой я ловил себя на том, что поневоле превращаюсь в самого строгого критика своих собственных опусов. А ещё выступаю одновременно в качестве какого-то никому не нужного внутреннего цензора. Меня всегда смешило то, что авторы в прошлом посылали свои творения в различные издательства и редакции. И постоянно получали отказы. Лишь господин Случай помог некоторым из них достичь признания и стать классиками для всех нас. Всех тех, от кого их отделяет не один десяток лет.

В наше же время его величество интернет дал возможность всем, даже бездарям и графоманам, приобщать всё новых и новых людей к плодам своего творчества. Мои друзья айтишники смогли разрешить для меня все те проблемы, которые были связаны с тем, чтобы быть представленным достойным образом в этом океане литературного хаоса. А потом один из них пришёл ко мне с выражением трагикомической серьёзности на своём, основательно подпорченным интеллектом лице и сказал:

— Ты знаешь, что я всегда с огромным скепсисом относился ко всему, что ты делаешь. Всю твою писанину я считал всего лишь актом психотерапии. Но вчера пришло удивительное письмо. Пусть и не самые крутые люди, но достаточно финансово обеспеченные, хотят снимать сериал по твоим рассказам о скорой помощи. Чем-то, видимо, твои приключения их зацепили. Конечно же, ты не доктор Хаус. И нет в тебе той замечательной харизмы и того моря обаяния, что так прославила этого доктора. А ещё нет таланта манипулятора и желания пожирать на ужин чужие души. Но, видимо, что-то во всей этой написанной тобой муре их привлекло. Поезжай и поговори. Всё-таки это крепкие профессионалы.

Я поехал. Со мной встретились. Много чего обсудили. Перспективы были весьма радужные. Ну, что-же, все в конечном итоге сложилось именно так, как и должно быть. Я всё-таки попал под воздействие тех законов притяжения и отталкивания кинематографа и литературы, которые так любили обсуждать мои родители. Я и киношники абсолютно по-разному оценивали мои литературные опусы. Порой они просто брезгливо морщились, выслушивая меня, и хором при говаривали:

— Ну, это же литературщина!

Это звучало почти как приговор. Я то, как идиот, был всегда уверен в том, что неважно, о чём ты пишешь. Главное ведь заключается в том, как ты пишешь.

Но оказывается, что я глубоко заблуждался! Словом, проведя с ними целую неделю, я понял, что я мало в чём могу быть им полезным. От меня им нужна была просто фабула. Грубый сюжет. Ну, ещё может быть, мои персонажи. А потом вся эта слаженная команда переводила мой литературный мусор в те картинки, которые должны были появиться на экране. У них даже над диалогами работала отдельная команда.

Поразительно, но гораздо больше моих текстов здесь оказались востребованными те мамины перфокарты, на которых я, после завершения рассказа, обычно выписывал завязку, развитие сюжета, развязку, имена героев и некую «мораль» моего опуса. Именно это и было использовано ими сполна. Всё же остальное, с их точки зрения, оказалось никому не нужной и абсолютно бесполезной словесной шелухой.

Словом, у меня в голове было своё видение будущего фильма, в корне отличающееся от того, что они намеревались создать. Люди, которые жили у меня в рассказах, были близки мне. У них же в фильме поселились люди, которые были понятны им. Но всё дело было в том, что именно эти люди почему-то воспринимались зрителями как предельно родные для них персонажи. В результате их фильмы имели кассовый успех. И это определяло всё. В конечном счёте мы всё же пришли к консенсусу. Оказывается, не только политика — это искусство возможного, но и кинематограф. Это надо было понять и принять. Что я и сделал.

А ещё эти киношники задали мне очень простой вопрос, над которым я никогда не задумывался:

— Для кого ты пишешь? — Для себя.

— Неправильный ответ. Вот когда мы снимаем фильм, то чётко представляем себе аудиторию, которая будет его смотреть. И ориентируемся на определённый круг людей. Ты должен поступать точно так же.

И я задумался о том, что действительно, я же никогда и ничего не писал что-то с учётом того, а кому же это может быть интересно. Я писал только то, что было интересно мне. Получая удовольствие от того, что пишу, я никогда не задумывался об одной очень важной стороне вопроса:

— А способен ли, созданный мною текст подарить кому-то хоть какое-то удовольствие? Ну, или просто заинтересовать кого-то?

Действительно, адекватного ответа на заданный вопрос у меня не было. Ведь у меня, по существу, был всего лишь один читатель, с которым я мог что-то обсуждать. Это была мама. А все эти, затерянные в недрах интернета и читающие меня люди, были незнакомцами, о которых я ничего не знал. И самое страшное заключалось в том, что я и не хотел узнавать.

Даже в самых ужасных своих фантазиях я не мог вообразить, что читаю чьи-то комменты и пытаюсь понять, понравилось ли этим людям всё то, что я пишу. Это было просто немыслимо для меня. В моих глазах это выглядело так, как будто я вдруг решил раздеться и обсуждать с какими-то случайными людьми, пристально рассматривающими меня, достоинства и недостатки моей фигуры. Пусть это и глупо, но я категорически не желал, чтобы мои так называемые читатели вступали со мной в некий реальный или виртуальный диалог.