История любви - Эрик Сигал

Наступило молчание. Я ждал сокрушительного ответного удара.

— А как насчет кофе? — спросила Элисон Форбс Типси Бэрретт.

Для заключительного раунда мы перешли в библиотеку. Назавтра меня и Дженни ожидали занятия, Камнелицего — дела в банке и многое другое. Разумеется, и Типси запланировала какое-нибудь неотложное дело на раннее утро.

— Сахару, Оливер? — спросила моя мать.

— Оливер всегда пьет кофе с сахаром, дорогая! — сказал мой отец.

— Спасибо, только не сегодня, — ответил я. — Без молока и без сахара, мама.

Вот так мы и сидели, с чашками кофе, нам было очень уютно и абсолютно нечего сказать друг другу. Поэтому я и решил подбросить тему для разговора.

— Послушай, Дженнифер, — поинтересовался я, — что ты думаешь о Корпусе Мира? Она только нахмурилась в ответ.

— О, значит, ты уже рассказал им об этом? — спросила моя мать у моего отца.

— Сейчас не время, дорогая, — отозвался Оливер III с той наигранной скромностью, которая буквально взывала: «Ну расспросите меня, расспросите». Деваться было некуда.

— А что случилось, отец?

— Ничего особенного, сын.

— Не понимаю, как ты можешь так говорить, — воскликнула моя мать и повернулась ко мне, чтобы без потерь донести до меня эту важную новость. (Я же говорил, что она всегда и во всем принимает его сторону.) — Твой отец собирается возглавить Корпус Мира.

— О-о!

Дженни тоже сказала «О-о», но с надлежащей радостью в голосе. Мой отец пытался изобразить смущение, а моя мать, кажется, ожидала, что я паду ниц или сделаю еще что-нибудь в этом роде. Подумаешь, тоже мне госсекретарь нашелся!

— Поздравляю вас, мистер Бэрретт! — Дженни взяла инициативу на себя.

— Да. Поздравляю вас, сэр. Мать так и распирало от желания поговорить об этом.

— Я уверена, что подобная деятельность исключительно облагораживает.

— О, несомненно, — согласилась Дженни.

— Да, — сказал я без особого воодушевления. М-м, передайте мне сахар, пожалуйста.

— Ну, Дженни, подумаешь — тоже мне госсекретарь нашелся!

Слава Богу, мы наконец-то возвращались в Кембридж.

— Все равно, Оливер, ты мог бы проявить побольше энтузиазма.

— Я же сказал: «Поздравляю».

— Ужасно великодушно с твоей стороны.

— А ты-то чего хотела?

— Боже мой, — ответила она, — да меня просто тошнит от всего этого.

— И меня тоже, — добавил я. Довольно долго мы ехали в полном молчании, но что-то было не так.

— Отчего тебя тошнит, Джен? — спросил я как бы вдогонку.

— От того, как отвратительно ты ведешь себя со своим отцом.

— Так же отвратительно, как и он со мной. Дженни развернула широкомасштабную кампанию по пропаганде отцовской любви. Ну, в общем, типичный итало-средиземноморский синдром. И еще она говорила, какой я наглец.

— И ты к нему все цепляешься, и цепляешься, и цепляешься…

— Это взаимно, Джен. Ты могла бы заметить.

— Я думаю, ты ни перед чем не остановишься, лишь бы «достать» своего отца.

— Невозможно «достать» Оливера Бэрретта III. Последовало непродолжительное, но странное молчание, и потом Дженни сказала:

— Невозможно… Разве что жениться на Дженнифер Кавиллери…

У меня хватило хладнокровия, чтобы припарковаться возле рыбного ресторанчика, после чего я повернулся к Дженнифер — злой как черт.

— Ты в самом деле так думаешь?

— Я думаю, что это одна из причин, — произнесла она совершенно спокойно.

— Дженни, значит, ты не веришь, что я люблю тебя?! — закричал я.

— Любишь, — ответила она все так же тихо, — но как-то странно… Ты ведь любишь еще и мое булочно-крэнстонское происхождение.

Я не знал, что ответить, и ограничился заурядным «нет», но зато повторил это слово несколько раз и с разной интонацией. Я был настолько расстроен, что мне даже пришла в голову мысль: а вдруг в ее ужасном предположении есть доля правды?

Но Дженни тоже было не по себе.

— Я никого не осуждаю, Олли. Просто мне кажется, что это одна из причин. Ведь и я люблю не только тебя самого. Я люблю твое имя. И даже твой номер. — Она отвернулась, словно собиралась заплакать, но не заплакала. — В конце концов, это тоже часть тебя, — закончила она свою мысль.

Некоторое время я сидел, разглядывая мигающую надпись «Лангусты и устрицы». Как я любил в Дженни эту ее способность заглянуть в меня и понять даже то, чему я сам не находил названия. Именно это она сейчас и сделала. И пока я не желал признать свое несовершенство, она уже примирилась и с моим несовершенством, и со своим собственным. Боже, как скверно на душе!

Я не знал, что ответить.

— Хочешь лангуста или устриц?

— А в зубы хочешь, Преппи?

— Да, — сказал я.

Она сжала руку в кулак и нежно примерила его к моей щеке. Я поцеловал ее кулачок, но, когда попытался обнять ее, она оттолкнула меня и рявкнула, как настоящая бандитка:

— А ну заводи! Хватай руль — и поехали!! И я поехал. Я поехал.

Комментарии моего отца сводились в основном к тому, что я чересчур стремителен и опрометчив. Не помню дословно, но главным образом его проповедь во время нашего официального ленча в Гарвард Клубе касалась моей излишней торопливости. Для начала он порекомендовал мне не спешить и тщательно прожевывать пищу. Я вежливо заметил, что, будучи достаточно взрослым человеком, больше не нуждаюсь не только в корректировании, но даже в комментировании моего поведения. Он высказал мнение, что даже лидеры мирового масштаба порой нуждаются в конструктивной критике. Я воспринял это как не слишком тонкий намек на его недолгое пребывание в Вашингтоне в период первой администрации Рузвельта…

Впрочем, наш очередной «недоразговор» пока не был закончен: предстоял еще один раунд. Было совершенно очевидно, что главной темы мы упорно избегаем.

— Отец, ты ничего не сказал о Дженнифер.

— А что тут говорить? Ты поставил нас перед свершившимся фактом, разве не так?

— И что ты думаешь , отец?

— Я думаю, что Дженнифер достойна восхищения. Для девушки ее происхождения пробиться в Рэдклифф — это…

Охмуряя меня этой псевдоумиротворяющей бодягой, он явно уклонялся от прямого ответа.

— Говори по делу, отец.

— Дело совсем не в молодой леди. Дело в тебе, сын.

— Да? — удивился я.

— Это бунт. Ты бунтуешь, сын.

— Отец, я не понимаю. Женитьба на красивой, умной девушке из Рэдклиффа — это бунт? Ведь она не какая-нибудь чокнутая хипповка!