Пленных не брать! - Виктор Бурцев

– Тю! А я знаю? Меня вчера утром вызвали, полкан велел вещи собирать. А что, куда – не сказал... А где мои вещи, кстати?

Старлей принялся рыться в мешках, но ничего не нашел. Ничуть не смутившись, он засмеялся:

– Потерял. Ну и ладно... Трусы там, носки новые дадут, с горя и без трусов обойдусь, а из нужных вещей только радио было. Приемник, маленький такой. Курить вот только... десять пачек «Шахтерских»...

– Ты давай, старшой, представься лучше, – сказал Костик, выкинув опустевшую банку наружу. Слышно было, как она весело задребезжала по асфальту.

– Леха. – Старлей чинно пожал протянутые руки. – А фамилия моя Беранже.

Везет мне на летех с дурацкими фамилиями. То Полиэглит был, теперь вот француза черт принес...

– Во, ну ё-мое! – удивился прапор. – Кажись, художник такой был.

– Поэт, – поправил старлей с достоинством.

– А ты ему что, родственник?

– Кто ж его знает... Разберись теперь. Спросить вроде не у кого.

– Ну, а там дед, к примеру?

– Знать бы, где тот дед и когда помер...

– Ну и лады. Команда налицо, – подвел итог прапор. – Старший лейтенант Беранже, прапорщик Головнин, рядовые...

– Иди к бую, сержант я, – поправил я.

– Сержант Птахин и рядовой Логвинов, – закончил прапор, ничуть не смутясь.

– Капец мне. Одни начальники, – хихикнул Костик. – Маршировать скоро пошлете? Учтите, у меня со строевой всегда нехорошо было. А наряды, чур, на кухню.

Помолчали, слушая, как свистит в дырках тента ветерок и скрипят доски кузова. Я сосредоточенно выковыривал соломинкой жесткие волоконца мяса из зубов. Вернее, из зуба, который урла поломала.

– И вот едем мы, едем, – пробормотал неожиданно впавший в депрессию старлей, – и нет нам ни дна ни покрышки... Не видно ни зги...

– А ты из-под брезента выгляни, – посоветовал Коля. – Увидишь чего.

– А зачем? Что я там увижу? Танки паленые? Я и так понял, что где-то мы на юге европейской части. За каким, вот что спрашивается! Оружия нету, жрать, правда, дали... И то хорошо... Бухло кончилось...

– Слушай, старшой, остынь, – сказал я. – Привезут, покажут, чего и куда делать. Ты хоть кадровый, меня вон вообще на помойке нашли.

– Кадровый, – хмыкнул Беранже. – Кино такое было, «Офицеры». Сейчас запретили, но я маленький, помню, смотрел его. Там один генерал другому говорит: «Есть такая профессия – Родину защищать». А где та Родина? И где та профессия?

– А я тут воевал, – неожиданно сообщил я, выглянув наружу. В самом деле, танки паленые, деревушка какая-то по левому борту, вернее, то, что осталось от нее... – Ну, не прямо тут, но в этих местах.

– И я воевал, – кивнул старлей. – Пехтура, мать ее так. Загнали в окопы, сидите, говорят. А они на нас танки. А они по нам ковровое бомбометание. Из «градов» звезданули. Хорошо хоть, под ядерные не угодили, как двадцать вторая дивизия...

– А я как раз в танках, – сказал я. – Черниговское наступление. Броня крепка. Потом еще в Грузии шкурку гонял, но это не война, а жопа была.

– Во! – поднял палец прапорщик. – Слет ветеранов. Обратите внимание, все из разных родов войск. Ты, Костян, небось, моряк?

– Почти угадал. Морпех.

– Ага. А я самый что ни на есть мирный вояка – строитель. Укрепрайон под Новозыбковом строил.

– Где теперь тот Новозыбков? – риторически спросил старлей. – И где теперь тот укрепрайон?

– Ну, укрепрайон, кстати, очень может быть, и уцелел, – обиделся Коля. – Прочно строили, на века. Там сам командующий направлением сидел.

– Сидел... в кувшин пердел...

Запыхтевший Коля хотел как-то парировать этот выпад Костика, но их перебил старлей.

– Эй, эй, – вяло сказал он. – Логвинов, так ты морпех? Вас же сюда вроде не гнали? Хули ж ты тут делал?

– А я тут и не был, – пожал плечами Костик. – Разве я говорил? Я в Севастополе с моря десантировался. Идиотская диверсионная акция. Повязали всех, как ссаных котов. Полтора года в концлагере сидел, под Конотопом, потом поменяли на кого-то.

– Херово в лагере? – осведомился Коля.

– Херово.

Грузовик съехал с бетонки и покатил по проселку. То и дело «Урал», дребезжа железяками, проваливался в колдобины, кренился, пробуксовывал, но всё же с диким ревом выползал. Я поудобнее устроился в мешках и задремал под рассуждения прапорщика и Костика о превратностях жизни в лагере для военнопленных и судьбы вообще. На этот раз мне почти ничего не снилось, кроме каких-то голых баб, но и с теми ровным счетом ничего делать не хотелось.

«Улица Маяковского» – гласила синяя побитая табличка на доме, возле которого стоял наш грузовик. Трехэтажное типовое здание когда-то было школой либо каким-то другим детским учреждением, но сейчас тут обосновались военные. В скверике стоял памятник неизвестному мне бородатому человеку – может быть, украинскому какому-нибудь писателю, сейчас раскрашенный маскировочными пятнами, не иначе как ради потехи.

На крыльце деловито курили парни в брониках и с «кедрами» наперевес. Они посмотрели на нас неодобрительно, но никто ничего не сказал.

Провожатый, назвавшийся капитаном Салуцким, исчез внутри здания, показав курильщикам какую-то корочку. Нам было наказано сидеть тихо и не выстебываться.

– Мужики, киньте чинарик! – окликнул курильщиков прапор Коля.

Парни переглянулись, потом один порылся в кармане камуфляжной куртки и бросил нам почти целую пачку сигарет «Проминець».

– Спасибо, земляк, – с чувством сказал прапор, чиркая спичкой.

Парень ничего не ответил, другой что-то буркнул неслышное, и все заржали.

Мы посидели, покурили. Салуцкий не возвращался. Мимо нашего «Урала» по улице протащился танк «Меркава» с эмблемами Второй Винницкой танковой бригады, носившей нежное название «Билий лелека». На башне сидел, свесив ноги в люк, танкист без шлема и ел большой бутерброд, запивая из фляжки. На евреев хохлы словесно наезжают, а танки их любят... И оружие любят – видал я и «дезерт игл» у офицеров, и штурмовые винтовки израильские... Интересно, чего это они с Израилем расторговались? И что взамен поставляют? Откуда бабки берут?!

Потом проехали пять ооновских бэтээров с джипом во главе. В джипе сидели девки, числом пять, в форме – связистки какие-нибудь или медсестры. Прапорщик помахал им рукой, девки засмеялись, и одна, азиатского вида, показала в ответ выставленный средний палец.

– Фак ёселф! – заорал прапорщик, демонстрируя незаурядное владение разговорным английским. – Факю, битч!

Наконец появился Салуцкий. Он выглядел подавленным.

– Педерасты, – тщательно выговаривая это сложное слово, выругался он в адрес, надо полагать, людей из бывшей школы.