Клятва золотого дракона - Ирина Лазаренко

Кьярум отвёл взгляд, плечи его поникли, а пересекающий щеку шрам в этот миг стал выглядеть особенно глубоким и страшным, будто всё лицо гнома затерялось, поблекло на фоне этого шрама.

– Ты прав, Тисалги, – глухо произнёс Кьярум, медленно поднял руку и плохо гнущимися пальцами вытер с усов несуществующую пивную пену. – Я так же, как все прочие… канарейки, просто сидел тут на жопе последние два года. Я всё ждал, ждал, пропасть… Чтобы случилось что-нибудь. Я всё думал, кто-нибудь придет, как прежде приходили вербовщики грядовых воителей. Я ожидал! Я ожидал, что… кто-то позовёт меня на новые подвиги, всех нас позовёт к великим свершениям, но никто не приходит, наши дни всё полней заливаются пивом и наполняются мышиным пометом, и этого больше терпеть нельзя! Нельзя, вашу кочергу! Мы сами знаем дорогу в глубинное подземье! Мы сами пойдём туда на поиски славы и достойных деяний!

Кьярум стукнул кулаком о ладонь, теперь его взгляд горел ярким голубым пламенем, но другие гномы всё отводили глаза и не смотрели на него, только друг на друга поглядывали искоса, а некоторые зыркали с надеждой на Тисалги: дескать, подсунь ты этому буяну новый кувшин пива, авось уймется!

– Кто пойдёт со мной в неизвестность ради новых побед? – орал Кьярум, словно не замечая кислых лиц прочих гномов.

Дверь в харчевню открылась, с Перекрестка ворвался уличный гам, крики торгашей и пахнущий серой воздух, просунулась было чья-то голова, но тут же исчезла, и дверь закрылась.

– Кто готов променять сытое пузо и тёплый камин на буйство лавы в глубоком подземье, на битву с невиданными в Гимбле тварями, на сражения с вероломными а-рао? На возможность найти самые красивые драгоценные камни и когда-нибудь добраться до наших утерянных городов? И пусть взамен вам никогда больше не придется набить пузо вкусной жратвой и залить зенки ледяным пивом? Кто готов? Ну? Кто со мной? Кто из вас?

– Я! – в наступившей оглушительной тишине поднялся на ноги Гилли Обжора, едва не свалив стол объемным брюхом, которое нависало над веревкой, подпоясывающей вишнёвую мантию. – Я пойду с тобой! Уж сколько лет я жажду знатных дел и добрых свершений!

Вмиг развеялось звеневшее в воздухе величие, пропало в груди гномов ощущение своей ничтожности перед этим величием. Харчевня содрогнулась от хохота, аж камень загудел, и огонь в камине испуганно присел, звонко отдалось эхо от тонкостенных эльфских кувшинов, там и сям расставленных на полках для красоты.

Сильно пошатнувшись, Гилли нетрезво икнул и вдруг выхватил из ножен за спиной длинный изогнутый клинок. Сидящие поблизости шарахнулись с негодующими возгласами, но Обжора, не обратив на них никакого внимания, вскочил на стол с неожиданной ловкостью, даже не запутавшись в полах своей дурацкой мантии, и мощно пнул кружку. Та ударилась в стену и разлетелась на обломки, жалобно хрупнув.

– Думаете, я ничего не стою, да? – взвизгнул Гилли, взмахнул мечом, и ближние к нему гномы вскочили, уронив табуреты, отбежали подальше.

Что за день буянов сегодня? Может, Тисалги подливает в пиво мочу бешеных крыс?

А Обжора принялся вертеть в руках клинок, выкрикивая что-то пылкое и неразборчивое – гномы так и ахнули в один голос, и Тисалги аж рот открыл, и Кьярум так высоко вскинул брови, что глубокая складка на его лбу стала почти незаметной.

Клинок в руках Гилли танцевал и, казалось, извивался, как извиваются глубинные черви хробоиды, случись им упасть на горячие от лавы камни. Обжора легко и ловко перехватывал меч – одной рукой, другой, и всё его грузное тело стало продолжением этого клинка, оно танцевало вместе с оружием, вместе со струистыми складками вишнёвой мантии, вместе с отблесками огня из камина на клинке.

– Я – Гилли! – кричал Обжора. – Я Гилли из рода воинов!

Клинок сверкал и мелькал в его руках, выписывал восьмерки и немыслимые загогулины, рукава мантии хлопали, как крылья птиц, которые водятся наверху, за пределами Гимбла, как крылья драконов, которых воины из рода Гилли выгнали когда-то из глубин подземья.

– Я – не канарейка! – орал он. – Я не мышиный помёт! Я пойду в подземье! Пойду!

Никто потом не мог сказать, сколько длилась эта пляска стали – вечность или миг, но, когда Обжора наконец остановился, его квадратное пухлое лицо покрывал пот, капли стекали по вискам с вытатуированными на них наковальнями, и даже стянутые в хвост пегие волосы потемнели от влаги у корней.

– Ну что? – с вызовом спросил он Пеплоеда, с трудом переводя дыхание и глядя на него сверху вниз. – Возьмешь меня с собой? Туда! – он махнул рукой с зажатым в ней клинком, и Тисалги нырнул под стойку. – К бурлящим пропастям и стынущим в недрах костям предков! А? К городам в руинах, к а-рао во мраке!

– Лучше ворона в руках, чем дракон в жопе, – решил Кьярум после короткой запинки и вытер лоб рукавом. – Я буду биться в подземье рядом с тобой, Гилли Обжора из рода воинов.

Они вышли из харчевни вместе – ловкий толстяк в дурацкой вишнёвой мантии, поправляющий перевязь с мечом, и посеченный шрамами воин, который не дождался клича, зовущего в новый поход, и бросил клич сам.

В «Дохлом лучнике» еще какое-то время было тихо, и гномы не желали поднимать взглядов друг на друга, а потом открылась дверь, впустила с Перекрестка запах серы, крики торговцев и нового посетителя – молодого и вечно лохматого Дарея Липучку. Он с недоумением оглядел насупленных гномов, громко затребовал кувшин самого холодного пива, а Тисалги залихватски грохнул на стойку кувшин и заявил, что пиво без копчёного эльфского сыра – деньги на ветер. Другие гномы поддержали Тисалги одобрительными выкриками, все вокруг заулыбались, и сразу всё в «Дохлом лучнике» снова сделалось как прежде.

* * *

Одна створка окна была открыта в ослепительный день, и белый свет падал на фигурную нижнюю часть рамы: десятки маленьких балясин. Илидор видел такие на лестницах в Шарумаре. Но кому потребовалось вырезать балясины на оконной раме? Аккуратные, круглые и крошечные, с палец размером. Вторая створка оставалась прикрытой, безжалостный дневной свет заливал растрескавшуюся древесину со следами меловой краски. Вверху шевелилась от воздуха занавеска.

Чем-то Илидору не нравилось это окно, он хотел шагнуть вперед и закрыть его, но почему-то не мог двинуться с места, никак не мог двинуться, а потом вдруг понял, что уже поздно, и в тот же миг пробежала по балясинам изломанная тень. А потом в оконном проёме возник Йеруш Найло – возник весь и вдруг, как неизбежность: длинные худые руки крепко держатся за створки, будто сейчас рванут их на себя и отломают, огромные сине-зеленые глаза на бледном лице с мелкими чертами – две пылающие бездны, тонкие губы улыбаются, вид у эльфа по обыкновению безумный, и улыбка выглядит плотоядной из-за острых мелких зубов. Йеруш Найло настолько тощий, что кажется, будто под темной мантией с откинутым капюшоном нет тела.

– Знаешь, почему рыба уплывает, когда рыбак только подходит к воде? – чуть сдавленным голосом спрашивает он.

Мягчайшие пряди неровно остриженных русых волос, разделенных на косой пробор, качаются у левого глаза и у правой щеки от едва заметного движения эльфа. Пальцы еще крепче сжимаются на створках окна – не то сейчас раскрошат их, не то Найло, взяв створки за точку опоры, прыгнет прямо на Илидора.