Описание Отечественной войны в 1812 году - Александр Михайловский-Данилевский

Стараясь привесть к окончанию спорные статьи, сущность коих заключалась в двух предметах, Ольденбурге и тарифе, Государь предложил Французскому Двору: о первой из сих статей начать переговоры в Петербурге, пригласив к тому и Данию; в отношении же ко второй согласиться в изменении тех статей нашего нового Положения о торговле, которые для Франции казались обидными, и даже со временем заключить с ней торговый договор, потому что чрез восемь месяцев должны прекратиться действия тарифа, изданного только на один год. Наполеон, имея в виду единственно отсрочку войны, отвечал, что не противится вступить в соглашение об Ольденбурге, но предоставляет России назначить вознаграждение, какого она желает для Герцога. С нашей стороны возражаемо было, что предложение должно последовать от Наполеона, который насильственно захватил Герцогство; что Эрфурта Государь не принимает, но хочет, чтобы Герцогу возвратили Ольденбург или назначили взамен такую область, которая, по местному положению своему, могла бы находиться под непосредственным покровительством России; что Государь не просит у Наполеона милости или способов существования для Герцога, но взирает на присоединение Ольденбурга к Франции, как на нарушение Тильзитского договора, и требует, чтобы Наполеон сам представил средства загладить свой насильственный поступок.

Желая как можно более протянуть дело, Наполеон говорил, что нашему Послу в Париже, для вступления в переговоры, не дано полномочия, которым необходимо надобно было снабдить его. Государь отвергнул сие новое требование, потому что звание Посла само по себе достаточно уполномочивало Князя Куракина выслушивать предложение Французских Министров и рассуждать об них. Между тем ни один из двух могущественных соперников не соглашался первый объявить, в чем должно было состоять вознаграждение Ольденбургского Герцога, и оба продолжали свои вооружения. Все возможные меры строгости приняты были Наполеоном к поспешнейшей конскрипции. В разных местах Франции устраивались лагери для сбора войск. Множество артиллерии, снарядов, комиссариатских вещей отправляли к Рейну и далее. Туда же тянулись из Франции, по разным дорогам, в большом числе отдельные команды всякого рода войск. В Германии учреждали магазины, покупали лошадей. Гарнизоны Данцига и Прусских крепостей увеличивались. Владетели Рейнского Союза усиливали свои вспомогательные корпуса, запасались оружием. Наполеон оказывал особенное расположение не только к находившимся в Париже Австрийцам, но даже Пруссакам, с которыми со времени Тильзитского мира обходился со всей кичливостью неумолимого победителя. «Минута великой борьбы приближается, – доносил Чернышев. – Буря, угрожающая нам, остановлена только тем, что Наполеону неудобно теперь открывать поход; но, не менее того, опасность очевидна и уже недалека. Наполеон упорствует в промедлении переговоров, под предлогом, что первые предложения должны быть сделаны нами»[9]. Отозвание пяти Русских дивизий с берегов Дуная создалось главным предметом жалоб Наполеона. Уничтожая и этот предлог, Государь велел сказать ему, что возвратит дивизии в Валахию, если Наполеон уменьшит Данцигский гарнизон вполовину. Французское Министерство отвечало, что уменьшение требует времени и размышления; что оно может быть исполнено не иначе как вследствие переговоров, долженствующих прекратить все возникшие недоразумения. Наполеон не согласился убавить войска в Данциге и велел объявить нашему Послу, что усиливает армию в Немецкой земле, «не для того, однако же, – присовокупил он, – чтобы угрожать России, или из политических видов, но единственно с намерением обеспечить северные берега Германии от нападения Англичан, подкрепить тамошнюю стражу, сохранить общественное спокойствие в сем новоприобретенном крае и, наконец, потому, что там дешевле содержать войска, нежели во Франции».

Сомнительное положение дел между двумя Империями не могло быть сокрыто не только от проницательных наблюдателей, но и от Европы. Все видели, что оба Императора готовились к войне, но никто не знал, в чем именно заключались взаимные притязания их. Сущность переговоров сохранялась в тайне и была известна только Кабинетам Петербургскому и Тюильрийскому. Наполеон прервал молчание первый. В день его именин, 3 Августа 1811 года, был, по обыкновению, большой съезд при Дворе. Наполеон подошел к Князю Куракину, остановился подле него и в присутствии Дипломатического Корпуса, ровно два часа, говорил Послу о своем миролюбии, о всех подробностях спорных статей, выражал беспрестанно одни и те же мысли разными оборотами речей, усиливаясь доказать правоту своих мнимых жалоб на Россию. В заключение он сказал: «Император Александр не говорит, чего желает, не шлет вам полномочия для переговоров, а между тем не прекращает вооружений. Я не хочу вести войны, не думаю восстановлять Польши, но вы помышляете о присоединении к России Варшавского Герцогства и Данцига. Без сомнения, у Императора есть какая-нибудь скрытная мысль; доколе тайные нам решения вашего Двора не будут объявлены, я не перестану умножать войск в Германии»[10].

Настоящая цель сей пространной речи состояла в том, чтобы торжественно перед светом выставить Россию начинательницей войны.

Но личные свойства Наполеона и его страсть к завоеваниям были всем известны. Потому слова его не ввели никого в заблуждение и послужили только к обнаружению, до какой степени был близок разрыв с Россией. Государь, получив донесение о сем разговоре, велел отвечать Наполеону, что не находит достаточных причин изменить Свои политические правила, остается непоколебим в союзе с Францией, старается устранить все, могущее ослабить сей союз; что таково было главное основание политической системы Его Величества со времени Тильзитского мира и таковы останутся Его расположения к Франции до тех пор, пока будет справедливая взаимность в поступках сей Державы. Присовокуплено, что, по мнению Государя, не следует Его Величеству делать никаких предложений, хотя Он готов выслушать их со стороны Наполеона, для прекращения спорных предметов, возникших между обоими Дворами. В заключение изъявлено неудовольствие Императора на слова Наполеона о желании России приобрести Данциг или часть Герцогства Варшавского. Отвечали, что Государь не постигает, как могло возникнуть подобное, неосновательное предположение, и объявляет самым утвердительным образом, что не простирает Своих видов ни на Данциг, ни на какую-либо часть Варшавского Герцогства; что довольный пространством и могуществом Империи, Провидением Ему вверенной, Его Величество не желает чужих владений и помышляет только о сохранении тишины и общего спокойствия, необходимых для излечения ран, произведенных двадцатилетними бедствиями[11].

Объяснения сии, сообщенные в Октябре месяце Французскому Министерству, не произвели своего действия. Приготовления Наполеона к войне были уже кончены в Сентябре, и если он не открыл тогда же похода, то причиной тому было позднее осеннее время. «Война решена в уме Наполеона, – доносил Чернышев, – он теперь почитает ее необходимой, чтобы достигнуть власти, которой ищет, цели, к коей стремятся все его усилия, то есть обладание Европой. Мысль о мировладычестве так льстит его самолюбию и до такой степени занимает его, что никакие уступки, никакая сговорчивость с нашей стороны не могут уже отсрочить великой борьбы, долженствующей решить участь не одной России, но всей твердой земли»[12].