Тихий сон смерти - Кит МакКарти

Ожидая возвращения Аннетт, Хартман пытался найти хоть сколько-нибудь приемлемое решение. Даже если он признается жене в своем долге, та все равно не даст ему шестнадцати тысяч; всякий раз, одалживая ему деньги, она сопровождала это унизительным выговором, а то и привлечением к разговору тестя с его назиданиями. Обратиться в банк? У Хартмана было право превысить свой кредит на пять тысяч, и он полагал, что банк может увеличить эту сумму до шести тысяч фунтов, но, поскольку он уже перебрал пять с половиной тысяч, вряд ли имело смысл даже заикаться об этом.

В голове Хартмана возник образ сверкающего черного двухместного автомобиля с откидывающимся верхом — мысль не столько нежеланная, сколько попросту невозможная. Он не желал даже думать о том, чтобы продать свой новый автомобиль.

Вернулась Аннетт.

— Джейка вырвало, — сообщила она. — Вся постель перепачкана.

Это была не информация к размышлению, а призыв к оружию. Аннетт снова исчезла, а вместе с ней и его эрекция. Когда захныкала Джокаста, старшая сестра Джейка, вылез из постели и Хартман. Теперь ревели и выли оба отпрыска.

Отправляясь на вскрытие, Ламберт не стал брать шофера, а велел сесть за руль Беверли Уортон. Та прекрасно понимала, что это значит: Ламберт намеревался откровенно с ней поговорить. Знала она и то, что старший инспектор прямолинеен и не любит двусмысленности и недосказанности.

Он смотрел прямо перед собой, сидя на переднем пассажирском сиденье и выпрямив спину, будто испытывал боль или был чем-то озабочен. На его губах застыло выражение недовольства, брови были сдвинуты, лоб наморщен. Это хмурое молчание, насколько могла судить Уортон, было для него обычным. Беверли передвинула рычаг коробки передач, при этом ее юбка слегка задралась над левым коленом, приоткрыв бедро. Большинство мужчин в таких случаях стали бы — она знала это по опыту — украдкой поглядывать на нее. Большинство, но не Ламберт. Если он что-то и видел, то видел совершенно не так, как другие знакомые ей мужчины.

Начала разговора, как ни странно, она не уловила. Ей пришлось резко остановить машину у какого-то светофора, и визг тормозов почти полностью заглушил слова Ламберта:

— Я хочу, чтобы у вас не возникало сомнений: я знаю о вас все.

Он сидел, по-прежнему уставившись прямо перед собой, как будто разглядывал собаку, которая, подняв лапу, пристроилась у фонарного столба. Ее хозяин беспокойно озирался по сторонам, справедливо опасаясь, что кто-нибудь заметит, как он потакает непотребным собачьим привычкам, и ему придется раскошелиться на полтысячи фунтов. Уортон быстро оглянулась на Ламберта, потом снова посмотрела на светофор и только после этого произнесла:

— Сэр?

Ламберт перевел взгляд на ее профиль. Если он и отдавал себе отчет в том, что этот профиль красив, он никак не показал этого.

— Я сказал, что знаю о вас все, инспектор.

Зажегся зеленый, и она ответила, только когда перешла на третью скорость:

— Боюсь, я не понимаю, что вы имеете в виду, сэр.

— Ну конечно. Не понимаете?

Уортон не могла оторвать взгляд от зеркала заднего вида, поскольку именно в этот момент какому-то идиоту вздумалось их обгонять. Возможно, поэтому ничего не ответила.

Ламберт продолжил:

— Мне говорили, что вы потаскуха, инспектор, что вы сделали карьеру через постель и что именно постель не единожды спасала вас от неприятностей.

Ни один мускул не дрогнул на лице Уортон, пока она слушала эти слова. Идиот позади них свернул в сторону, но теперь ей нужно было перестроиться в правый ряд — два трейлера никак не позволяли ей проскочить между ними.

— И вы этому верите, не так ли?

Ламберту надоело любоваться профилем Уортон, и он вновь уперся взглядом в лобовое стекло.

— У меня есть все основания полагать, что вы всем порядком надоели на своем прежнем месте. Там была какая-то грязная история, связанная с делом Экснер, и начальство захотело сплавить вас куда подальше. К несчастью, этим «куда подальше» оказался я.

Наконец ей удалось протиснуться между двумя неразлучными трейлерами, за что их водители обложили ее отборной бранью, одновременно неистово мигая фарами.

— В официальных документах нет ничего, что говорило бы о небрежности или нечистоплотности, проявленной мной в этом деле, — возразила она.

Ответ Уортон показался Ламберту забавным.

— И все мы, как один, верим официальным документам, верно, инспектор?

Она была вынуждена притормозить, ожидая, когда появится возможность повернуть направо, и это едва не довело водителя ехавшего за ними грузовика до апоплексического удара. Уортон же воспользовалась остановкой, чтобы взглянуть Ламберту в лицо, хотя тот и продолжал сидеть, не поворачивая головы.

— Я слышала, старший инспектор, что вы законченный гад. Но я готова была сделать для вас скидку и усомниться в общественном мнении, сэр.

В салоне воцарилось молчание, но лишь до тех пор, пока Беверли не удалось-таки проскочить в крайний ряд. Когда у нее это получилось, Ламберт ответил:

— У вас верные сведения, инспектор. Я и есть законченный гад.

За три недели, которые Уортон проработала под началом Ламберта, у нее ни разу не возникло повода упрекнуть старшего инспектора во лжи. Но не было и каких-либо признаков потепления в его жестком замороженном взгляде, которым он ее встретил с самого начала. Что скрывалось за этим взглядом? Уортон провела несколько часов, расспрашивая своих новых коллег о том, что представляет собой их шеф. Она узнала, что Ламберт состоит в стабильном, хотя и неофициальном, браке, — и ничего больше. Старший инспектор держался отчужденно и холодно со всеми — с начальниками, с равными по должности, с подчиненными. Ей намекнули, что с ней он почему-то особенно холоден, но по какой причине, никто объяснить не мог. Или не хотел.

Уортон сделала для себя определенные выводы и первые три недели держалась замкнуто.

А теперь это. Что ж, по крайней мере она получила ответы на некоторые вопросы.

— Не все, что говорят обо мне, правда.

Его ответ прозвучал совершенно безразлично:

— Ну и?.. Что же правда, а что вранье?

Сейчас они огибали больницу по периметру, направляясь через задний двор ко въезду в морг. Беверли собралась было отрицать высказанные Ламбертом обвинения в ее адрес, но, подумав, решила, что делать этого не стоит. Этот тип поверит только в то, во что хочет верить. Она подумала, что если и возможно изменить его отношение к ней, то уж никак не словами, и ограничилась лишь одним замечанием:

— Прежде всего я очень хороший полицейский.

Она свернула налево, в огороженную часть двора, куда подъезжали катафалки, и остановила машину у самых дверей морга. Выходя из автомобиля, Ламберт коротко бросил: