Пусто : пусто - Анна Бабяшкина

Но перемена в судьбе милого Феди взволновала Люсеньку меньше, чем другой анонс с обложки «Экспресс-газеты». Маленькая запрятанная в самом низу надпись гласила: «В Москве открылся тайный клуб для тех, кому на небе не выдали „любовной метки“».

Люся с трудом впихнулась в вагон и поняла, что почитать в метро ей сегодня не удастся. Ну конечно же! Когда она работала переводчиком, то ездила во «Взаимопонимание» лишь изредка, да и то в районе полудня. В это время на станции «Перово» иногда даже удавалось сесть, а сегодня она ехала с самого ранья — к 9.30. Народ немилосердно напирал, прижимая бедную Люсю к какому-то неприятного вида дядьке и чьей-то тележке с колесиками. Г-жа Можаева уже прокляла тот день, когда она купила изящные ботиночки на шпильке. Она чувствовала себя настоящей неваляшкой, с трудом сохраняя вертикальное положение под мощным давлением желающих уехать.

— Осторожно, двери закрываются. Поезд отправляется, — пробормотал машинист по громкой связи и эмоционально продолжил: — Да не держите же двери, гады, ехать надо!

Публика потеснилась подальше от дверей, Люсю кто-то пихнул в бок, и она плюхнулась прямо на клетчатую сумку на колесиках. Она попыталась было встать, но тут же обнаружила, что место, где только что стояли ее ботиночки, уже занято какими-то другими ногами. «Ну и чудненько. Может, и удастся газетку почитать», — подумала Люся, пытаясь поудобнее устроиться на тележке, которая, судя по ощущениям попы, перевозила нечто жесткое и угловатое.

Г-жа Можаева уже достала желтые листки из сумочки, но тут почувствовала, что по ее голове ползет что-то шершавое, цепляясь за волосы. И тут же ощутила свое ухо в чужих, цепких и колючих пальцах.

— Ну что, курва, расселась? — заголосил над нею противный звонкий голос, как будто созданный для исполнения песни «Ой, мороз-мороз» перед большой аудиторией. — Тоже мне, принцесса на бутылке! Постоять, что ли, тяжело? Все стоят, и я, пенсионерка, стою, а она, видишь ли, задницу на ногах уже носить не может! Отожрала картофельник-то! Все бутылки мне небось побила, шалава!

Народ вокруг принялся ржать, а бедная Люся чуть не провалилась под пол от стыда.

— Я не нарочно, меня толкнули! — принялась было объяснять она, но ее голос тонул в общем гаме и заглушался гневным монологом владелицы хрупкой тележки.

Г-жа Можаева хотела повернуть голову в сторону голосистой бабульки, но та крепко держала ее за ухо и не давала возможности дернуться.

— Отпустите же меня, — Люся схватила руку, вцепившуюся в ее орган слуха, и сильно вдавила в нее свои острые ноготки. Ухо, горящее, как после сауны, освободилось, и тут же на него обрушилось новое испытание криком.

— Вы посмотрите, люди добрые! Эта мерзавка еще и царапается! Ну, бегемот в колготах, ты у меня еще поплачешь!

И тут Люся действительно заплакала. Нижняя челюсть предательски затряслась, так что зубы застучали, и по щекам, размазывая дорогой тональный крем, заструились горячие ручьи. Люся притянула коленки к голове, и уткнулась в них лицом, дабы всякие зеваки не рассматривали ее заплаканное лицо.

— Станция «Шоссе энтузиастов», — ровным голосом объявил диктор.

Все вокруг зашевелилось, Люся выглянула из своего убежища и обнаружила, что ее также вымывает из вагона на перрон. Здесь поезд почему-то никто не штурмовал, и состав быстренько скрылся в тоннеле.

— Ну, ты чего ревешь-то, дура? — услышала г-жа Можаева над собою старческий голос, и кто-то погладил ее по голове. — Из-за бутылок, что ли? Да ладно, я новых насобираю, кончай сырость разводить!

Но Люся продолжала всхлипывать.

— Ну чего ты плачешь? Кто тебя обидел? — уже ласковей спросила старуха.

Г-жа Можаева даже икнула от абсурдности этого вопроса.

— Так вы же сами и обидели, — с трудом выдавила она из себя, пытаясь сделать как можно более безучастное лицо.

— Я? Да чем же я тебя обидела? — всплеснула руками старушка, весьма умело изображая недоумение. Теперь Люся смогла ее рассмотреть: старуха была седа, чернява, носила на лице ярко-карие глаза, а на заднице широкую темную юбку до пят и сохраняла редкую для своего возраста прямую осанку.

— Но ведь вы же меня обзывали курвой, шалавой и бегемотом в юбке!

— Бегемотом в колготках! — поправила старушенция. — Ну и что? И из-за чего же тут расстраиваться?

— А по-вашему, я должна была это СПОКОЙНО выслушать? — возмутилась Люсенька, переходя со слезливого настроения в боевую готовность. От возмущения она даже встала наконец-то на ноги.

— Конечно, спокойно. Вот если ты идешь мимо забора, на котором «жопа» написано, ты же не начинаешь рыдать?

— Не начинаю, — согласилась г-жа Можаева.

— А ведь вполне возможно, что писавший имел в виду и тебя, когда писал это слово! — торжественно сказала старуха, как будто только что сделала гениальное открытие.

Люся только повела плечиком — она не очень-то желала углубляться в эту тему.

— Да ничего он не имел в виду! Это просто результат сочетания фрустрации или аффекта с общим недостатком культуры, — с видом эксперта промолвила г-жа Можаева, тут же засомневавшись в способности аудитории понять столь сложную мысль.

— Говоришь как большая, а плачешь как маленькая! — радостно заключила старуха, как будто бы и правда восприняла мэссэдж г-жи Можаевой.

— Скажите, сколько у вас в тележке бутылок?

— Да сорок штук будет. По полтора рубля за штучку на «Авиамоторной» принимают.

— Итого на 90 рублей? — сильно напрягшись, подсчитала Люся.

— Вообще-то на 60. Но тебе, так и быть, скидку сделаю — за полтинник отдам! У тебя есть во что переложить? — спросила старуха и принялась расшнуровывать тележку.

— Да вы что, с ума сошли? Зачем они мне! Просто я хотела компенсировать ваши потери, ведь я наверняка побила половину.

— Да они крепкие! Целы, должно быть, все! Сейчас открою, посмотрим. Роза Васильевна лишнего не возьмет!

— Не надо! Я опаздываю, — затараторила Люся, роясь в кошельке в поиске 60 рублей, но там болтались лишь три десятки и три сотенных. — У вас будет сдача со ста рублей?

— Будет! — радостно сообщила старушка и, порывшись где-то в своей необъятной юбке, извлекла на свет полтинник.

Люся достала из кошелька червонец и протянула его старушенции.

— Нет-нет, мне лишнего не надо! Этого вполне достаточно, — вяло запротестовала бабулька, помахивая перед Люсиным носом зажатой меж пальцев сторублевкой. — Вполне достаточно… Вполне… У меня бы пару бутылок все равно не приняли — они с отколотыми горлышками были. Но девушка ты, я вижу, хорошая. Ради тебя, так и быть, тряхну стариной и всю правду тебе скажу!

— Бабуся, времени уже 9.00! Меня с работы выгонят за опоздание!

— Не выгонят, молодка, не беспокойся. Вижу, что счастливая будешь, дай денежку какую-нибудь, бесплатно говорить нельзя— самой мне горе будет. Ты деньгу мне дай, как будто платишь, а я тебе ее потом верну, так чтоб Они не увидели! — зашептала низким голосом бабуся, без пауз сплетая слова, как будто бусы из них собирала.