Король-одиночка - Анастасия Дробина

Теплые отношения Графа с женой скрипача ни для кого не были секретом. Роза была влюблена в Графа, как кошка, и убегала к нему при каждом удобном случае. Репутация семьи ее не заботила. Ей ничего не стоило показаться с Графом в ресторане, где знали их обоих, в открытую приехать к нему в гостиницу или прямо с работы, в присутствии цыган, позвонить ему на сотовый. «Проститутка!» – плевались цыганки. «Молодец баба! – восхищались их мужья. – Любит, значит!» Но и тех, и других одинаково возмущало поведение Петро. Единственное, на что оказался способным обманутый муж – это поставить Розе синяк после ее месячного отсутствия. На более жесткие меры у него не хватало духу. «Как я ее убью? – виновато оправдывался он перед цыганами. – А мелюзга наша как же?» Но даже наличие детей, которых у Метелиных было четверо, не могло служить Петро оправданием в глазах родни. Приговор был презрительным и окончательным: «Тряпка половая, а не цыган».

– Не… – наконец нехотя пробурчал Петро. – Зачем Графу?.. У тебя с ним дела, с него Белаш спросит. Не цыгане это, дорогой, не мучайся. Среди своих поищи.

– Скажи-ка… – вдруг вспомнил Король. – Белаш правда из Москвы уехал или липа?

– Почему липа? – удивился Петро. – Два дня назад в Прагу улетел, племянницу замуж выдает.

– М-гм… От тебя позвонить можно?

Снова оказавшись в артистической и ловя на себе веселые взгляды Розы, Король подсел к стоявшему на столике аппарату. Он набрал номер сестры, но к телефону долго никто не подходил. Король взглянул на часы: одиннадцать.

– Да… – наконец буркнул в трубку мрачный мужской голос.

– Славка? – удивился Король. – Нажрался опять?

– Тебе что?

– Белку позови.

В ответ – молчание.

– Где Белка? – забеспокоился Король. – Отвечай, гнида!

– Не ори. Сам гнида. Она у тебя, в Спиридоньевском.

– Это почему? Ты опять что-нибудь, гад?..

– Не твое дело. Скажи ей, чтоб домой шла.

– Сам скажи. Позвони – руки не отсохнут.

– Она трубку бросает.

– Бубну бы тебе выбить!.. – лопнуло у Короля терпение. Трубка с треском упала на рычаг. Роза отложила мокрую щетку, которой пыталась оттереть куртку Короля. Сочувственно пощелкала языком:

– Ну да. Славка со своей первой женой в Сочи летал на неделю. Они, артистки эти – все проститутки, правду тебе говорю. Ну, Белка дожидаться не стала, ушла. У тебя вторую неделю живет, а Славка опять в запое. Во всем доме денег ни копейки, и с работы скоро выкинут.

– Черт знает что, – подытожил Король. Надел куртку, подозвал Петро, полез в карман за деньгами.

– Держи. Узнаешь что – сразу ко мне.

В Спиридоньевском переулке – тьма кромешная. Фонари во дворе были побиты, и только один, синий и мигающий, кое-как освещал ящики помойки. Скрипучая дверь подъезда держалась на одной петле и чуть не свалилась на Короля, когда он потянул за ручку. По лестнице пришлось подниматься на ощупь: света не было. Пахло сортиром и кошками. На площадке третьего этажа Король отыскал нужный звонок, нажал, но дверь не открывалась. Он позвонил еще. Послышался шорох.

– А ну, убирайся! – зло приказали ему. – И чтоб духу твоего, кобель, не было! К девкам своим иди, паразит!

– Белка, это я, – проворчал Володя. Дверь приоткрылась. В щель выглянул недоверчивый глаз, раздался вопль – и на шею Королю кинулась молодая цыганка.

– Дэвлалэ! Вовка, да откуда ты?! Откуда?!

Он обнял сестру, поцеловал, погладил по растрепанным волосам. И почти на руках внес в комнату, когда она вдруг по-детски горько расплакалась на его плече.

Мебели в квартире не было. У стены лежало несколько одеял и подушек без наволочек, рядом с дверью были свалены сумки и узлы. В углу висела икона с закопченным ликом. Старая лампа с абажуром из соломки стояла на полу. Возле подоконника Король увидел Маркелу. Она сидела, скрестив ноги, и кормила грудью ребенка. Взглянув на Короля, поздоровалась кивком головы, подбородком указала вбок. Там, у стены, полулежал, опершись на локоть, Антрацит. Они не виделись несколько лет, но цыган совсем не изменился: то же хмурое лицо, те же острые, настороженные глаза из-под мохнатых бровей, те же два золотых зуба, сверкнувших в ухмылке, когда Антрацит поднялся на ноги.

– Т…явес бахтало[16], парень. Надолго к нам?

– Как придется, – усмехнулся Король: Антрацит вел себя здесь как хозяин. Вернувшаяся из кухни Белка протянула отцу коробок спичек.

– Лялька спит? – спросил у нее Король.

– Спит. Разбудить?

– Не надо. – Король не сразу смог разглядеть дочь среди сопящих на большой перине детей. Лялька спала на боку, засунув палец в рот и обнимая курчавого смуглого парня лет пятнадцати. Недлинные волосенки падали ей на лицо. Мальчишка повернулся, не открывая глаз, притянул к себе Ляльку и ее соседку, совсем крошечную девчушку. Малыши, сонно бормоча, прижались к нему, как пара котят. Белка поправила им одеяло.

– Я нарочно с ними Яшку положила. Холодно, не топят. Май месяц называется!

– Так и таскаешь ее по базарам за собой? – поинтересовался Король. Белка, подбоченившись, приняла воинственную позу, и он поспешил уточнить: – Да я ничего… Только побираться ее не учи.

– Просить не грех, – отрезала Белка. – Жить как прикажешь? Их же вон – пятеро. Вот еще и Маркела со своими приехала. Я, быть может, летом с отцом в Тирасполь поеду и Ляльку заберу. Ты не думай, плохому не научу. Потом все пригодится. При такой жизни не знаешь, где завтра окажешься.

Король не нашелся, что возразить. Подойдя к батарее, ногой раскатал лежавший на полу матрас. Упал на него, закинул руки за голову, только сейчас почувствовав, как устал за сегодняшний день. Белка присела рядом. Свет лампы тронул ее худое лицо с выступающими скулами. Король улыбнулся сестре. Она высунула в ответ язык, отвернулась.

…Мать Короля страстно любила мужчин. В ее крохотной комнатке с видом на помойку коротали ночи портовые грузчики, рабочие магазина «Вино-воды», воры, спекулянты, студенты, милиционеры и даже один ветеринар. Кто из вышеперечисленного контингента являлся отцом Короля, не знала даже старожил коммуналки баба Фира – не говоря уже о самой Файке. Последняя, впрочем, настаивала на том, что Володьку сделал Сема Шойхет – вор в законе, гордость Одессы, гроза порта и роковое несчастье уголовного розыска. Володька, слыша это, не возражал: Сема Шойхет в качестве папаши, несомненно, был шикарнее, чем какой-нибудь живодер.

Свою «прощальную гастроль» Файка выдала, когда Володьке стукнуло четырнадцать. Ее последним увлечением, неожиданным даже для видавших виды соседей, оказался цыган из поселка Парубанки. Появление на коммунальной кухне корявого, сутуловатого, черного, как головешка, существа взбудоражило всю квартиру. Однако цыган вел себя на удивление прилично. Они с матерью не напивались, не дрались, не орали друг на друга. Иногда Файка по привычке принималась голосить дурниной, но цыгану стоило лишь рыкнуть на нее – и она умолкала. Видя такое, соседи успокоились, решили, что цыган – тоже человек, и новое приобретение матери осталось в квартире на Маразлиевке.