Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

музыканты с новой энергией взялись за свои валторны, фаготы и кларнеты и завихрилась мазурка, в собрание вошел лейтенант, одетый так, как полагалось для вахтенных офицеров, и спросил полковника Веревкина, не здесь ли начальник штаба флота.

– Адмирал Корнилов здесь, – ответил Веревкин, – только… я не знаю, будет ли это удобно…

– Получена на телеграфной станции очень важная депеша, – строго сказал вахтенный.

– Да, если важная депеша – конечно… Как о вас доложить?

– Лейтенант Стеценко.

Через минуту Веревкин сам ввел лейтенанта в кабинет и вышел, плотно затворив за собою дверь.

Стеценко, мгновенно оглядев находившихся в кабинете и сделав два шага в направлении Меншикова, четко стукнул каблуком о каблук и сказал тоном рапорта:

– Ваша светлость, только что получена на телеграфной станции депеша о движении неприятельского флота.

И протянул удивленному князю форменный, синего цвета бланк, в который вписывалось переданное семафорами.

Лорнет, вынутый Меншиковым из бокового кармана кителя, заметно дрогнул в его крупной руке, когда он приставлял его к глазам, чтобы прочитать депешу. Он прочитал ее два или три раза – так показалось остальным сидевшим в кабинете, – наконец, сказал глухо, отнимая лорнет от глаз:

– Это, господа, нужно будет еще проверить завтра… то есть уже сегодня, с восходом солнца. Депеша эта могла быть составлена опрометчиво.

– А содержание ее? – быстро спросили и Корнилов и Горчаков.

– Содержание такое: «Неприятельский флот в несколько сот вымпелов держит курс на ост к западным берегам Крыма», – снова вскинув лорнетку, прочитал Меншиков.

Все переглянулись, а Меншиков обратился к Стеценко:

– Кого вы оставили на станции, лейтенант?

– Мичмана Невзорова, ваша светлость.

– Ага… ночь светлая?

– Почти полная луна, ваша светлость.

– Ветер?

– Был вест, теперь упал и полный штиль, ваша светлость.

– В депеше не сказано, где находится сейчас флот?

– Депеша отправлена из Николаева, ваша светлость.

– Во всяком случае, если штиль, они недалеко уйдут: у них очень много парусных судов, и, чтобы их вести на буксире, не хватит пароходов.

Среди очень обеспокоенных лиц лицо Меншикова удивило лейтенанта своим спокойствием. Князь сложил депешу вчетверо и сказал Стеценко тоном приказа:

– Отправляйтесь сейчас же и установите, где именно в данное время находится флот. Депешу доставьте мне лично, но не сюда, а ко мне во дворец.

– Есть, ваша светлость!

Показав прекрасную выправку на повороте, Стеценко вышел.

А Корнилов, глядя на Меншикова, сказал не то чтобы зло и не то чтобы возбужденно, а как человек, с которого свалилась тяжесть ожидания, мучившая его очень долго:

– Ну вот наконец и дождались!

– Чего именно? – живо отозвался Меншиков. – Что армада сдвинулась с места? Она и должна была сдвинуться когда-нибудь, чтобы пойти на Анапу, к Хомутову.

– На Анапу ли?

– А чтобы дойти до Анапы, ей надо обогнуть Крым.

– Но в депеше ясно сказано «на ост», а не на «зюйд-ост»! Ведь для того, чтобы обогнуть Крым, надо идти на зюйд-ост, а не на ост. Змеиный остров и Евпатория на одной высоте…

И Корнилов ногтем большого пальца на белой глаженой скатерти провел две черты: одну, совершенно прямую, от воображаемого Змеиного острова к Евпатории, другую – изогнутую на конце – к Анапе.

Меншиков же заметил на это досадливо:

– Вы вспомните-ка лучше, где Николаев и каким это образом из Николаева могли увидеть движение флота в открытом море!

– Очевидно, туда дали знать из Одессы верхами-с, – вставил Нахимов.

– Это и показывает, что депеша нуждается в проверке.

Никто уже не сидел, все стояли, потому что встал Меншиков.

Станюкович как открыл рот еще при чтении князем депеши вслух, так и не закрывал его, и, глядя то в этот открытый рот, то в белые глаза адмирала, говорил возбужденно Моллер:

– Я ведь только что – вы слышали? – сказал, что они не дураки, чтобы идти на Кавказ! И вот я оказался прав!

– Депешу, конечно, надо проверить, – выразил свое мнение и Горчаков, вынул часы, медленно открыл крышку, присмотрелся к стрелкам и добавил: – До утра осталось уж не так много, а утро, говорят, вечера мудренее.

– Ваша светлость! Прикажете готовить флот к бою? – вытянулся по-строевому перед Меншиковым Корнилов.

– Нет, это и преждевременно, и… и вообще лишнее, – недовольно ответил Меншиков.

Однако все в этом кабинете, уютно обставленном, поняли вдруг, что бал надобно закончить немедленно.

Но это поняли и в зале.

Полковник Веревкин ждал выхода лейтенанта Стеценко, чтобы узнать от него, что за важная новость получена на телеграфе, и Стеценко не счел нужным скрыть содержание депеши, так как не получил от командующего приказа держать это в тайне; бал же этот был ему противен и раньше, когда он глядел с улицы на ярко освещенные окна.

Он вспомнил три гневные строчки Лермонтова:

О, как мне хочется смутить веселость их

И дерзко бросить им в глаза железный стих,

Облитый горечью и злостью!

И он сказал Веревкину настолько отчетливо и громко, чтобы могли слышать и другие, кто оказался около:

– Неприятельские силы идут к берегам Крыма!

И тут же вышел на лестницу.

Когда из кабинета показались Меншиков и другие, в зале уже все знали страшную новость. Она промчалась по собранию почти мгновенно, как электрический ток.

Фаготы и кларнеты умолкли, но слышен был мощный бас адмиральши Берх:

– Ну вот и доплясались!.. А теперь уж, пожалуй, отсюда и не уедешь!

Та сложная военная операция, которая могла еще когда-то совершиться, молниеносно совершилась уже в испуганном мозгу.

Кто-то крикнул тоскливо:

– А днем-то едва ли уж и извозчиков найдешь!

И мать десятерых малолетних детей, капитанша Юрковская, с побелевшим и сразу опавшим лицом, не желая уже терять ни минуты времени на разъяснения светлейшего, ринулась вон из зала. За ней другие.

Светлейший, впрочем, ничего не разъяснял. Он видел смятение дам, понял, что оно вызвано не кем иным, как тем же весьма исполнительным по службе (кстати, имевшим и боевой опыт на Кавказе), лейтенантом Стеценко, но не счел нужным ни осуждать за это лейтенанта, ни успокаивать кого бы то ни было.

Ему и самому казалось очевидным, что союзники, если они действительно высадятся в Крыму, сейчас же выдвинут сильный заслон на большую дорогу из Севастополя в Симферополь.

Подошедшему к нему с обеспокоенным лицом сыну он сказал вполголоса:

– Как я писал в Петербург в июне, так, кажется, и случилось.

Обычно такие кроткие карие глаза Сусловой сделались неузнаваемо негодующими, когда она, стремясь к выходу, взглянула теперь на красноречивого адъютанта светлейшего конногвардейца Грейга.

Глава вторая

Враги пришли

I

Депеша, полученная на телеграфной станции при морском собрании в ночь на 31 августа, несколько предупредила события.