Тропою волка - Михаил Голденков

А ўжо Вільня ня наша,

А ўжо Вільня ня наша,

Л jfcvco белага цара…

Гетман посерел, его брови сдвинулись. Поравнявшись с гетманом и Кмитичем, дудар снял свою широкополую шляпу с плоской тульей и низко поклонился. Гетман и Кмитич бросили в шляпу по серебряному талеру. Дудар опять поклонился и пошел дальше, вновь заводя свою волынку.

— Устань, Радзивилла, — буркнул гетман, повторяя слова песни дудара. — Ну, вот я здесь, и что? Тьфу! Падлас! — выругался Януш, не то на самого себя, не то на слова песни, не то на безнадежное состояние собственной армии.

— Что такое падлас? — спросил Кмитич. — Как я погляжу, тут все так ругаются: падлас либо падла.

— Это что-то типа нашей холеры или курвы, — объяснил Януш, — я и сам точного перевода не знаю. Местный язык, скажу по чести, беден на ругательства. В Эстляндии они вообще ругаются одним лишь словом — «бревно», что как «кэре» звучит. Хочешь сильно оскорбить человека — назови его бревном…

— Падлас… — усмехнулся Кмитич. — Повезло вам, пан гетман.

— С чем мне повезло? — не понял Януш, повернув насупленное лицо к Кмитичу.

— С народом, — ответил оршанский полковник, грустно кивая головой, — поляки бы заплевали нас здесь. Мы бы столько падласов услышали! А наши только смотрят хмуро, молчат да горестные песни поют.

Кмитич уже не мог выносить этих молчаливых осуждающих взглядов. «Уж лучше бы плевали да оскорбляли, и это было бы легче», — думал он.

— Так! Верно, — тяжело вздохнул гетман, отвечая Кмитичу, — и этим, терпением людей, многие пользуются.

«Как, собственно, и ты сам», — вновь подумал Кмитич, но вслух ничего не произнес.

По приезду Кмитича гетман вручил ему письмо от Александры Биллевич. Девушка также скучала и обещала приехать ко дню подписания Унии. «Быстрее бы», — вздыхал Кмитич, поцеловав бумажный лист с ровным почерком любимой руки его Алеси.

16-го августа между Кейданами и Ясвойнами во дворце Николая Юдицкого, что стоял в десяти верстах от Кейданов, офицеры армии ВКЛ и Швеции в последний раз обсудили текст Унии. Литвинская сторона предложила ряд изменений, с которыми Де ла Гарды милостиво согласился. На следующий день в торжественной обстановке, пусть и не такой, как в Вильне, здесь были подписаны все двенадцать статей «Декларации». От имени короля Швеции свою подпись ставил Магнус Де ла Гарды. Наконец-то была поставлена точка в долгом и затянувшемся деле — королем ВКЛ окончательно объявлялся Карл Густав, а армия ВКЛ переходила в распоряжение шведского короля. На Де ла Гарды был его красивый голубой с желтой вышивкой камзол. В пышном рыжем парике и широкополой шляпе, словно король смотрелся Богуслав Радзивилл, а гетман Януш был серьезен и больше не улыбался.

— Мы, сенаторы и все станы ВКЛ, обещаем и даем присягу от нашего имени и имени наших потомков сохранить верность Его Величеству королю Швеции как великому князю литовскому и пану нашему во всех делах, — зачитал гетман громко текст Унии. Король Швеции объявлялся королем ВКЛ. Объединялись армии Литвы и Швеции и обязывались вместе действовать против Польши и Московии. Король обещал соблюдать равенство сторон в новом союзе: «Народ будет равен народу, сенат сенату и рыцари рыцарям…» Янушу Радзивиллу торжественно вручают шведский орден Иисуса от имени Карла X Густава. Подписало же унию пятьсот пятьдесят шляхтичей из всех поветов Княжества. Свои подписи поставили Винцент Гонсевский, жмайтский бискуп Петр Парчевский, виленский бискуп Юрий Тышкевич…

Однако, как стало известно, некоторые литвинские шляхтичи-католики, стоявшие обозом под Гродно, отказались признавать Унию, оставшись на стороне Яна Казимира. Не подписал документа и жмайтский староста Глебович, а также полевой писарь Станкевич.

Кмитич вертел головой, ища в тесном переполненном людьми зале дворца Алесю. «Неужели не приехала?» — волнуясь, думал он…

— Лаба диена! — кто-то поздоровался по-жмайтски за спиной Кмитича милым девичьим голоском. Полковник быстро оглянулся, узнав этот голос. Узнал бы его из сотен тысяч голосов!

— Алеся! — он подскочил и едва сдержался, чтобы не стиснуть девушку в обьятиях. Он крепко-крепко схватил ее руки, сжал в своих сильных теплых пальцах, пожирая взглядом, смотрел ей в глаза. Оба смеялись. Это был смех радости от долгожданной встречи.

— Ты изменился, — сказала пани Биллевич, счастливо улыбаясь, — твой костюм!

— Плевать! Не до костюмов с туфлями на красном каблуке! — Кмитич на этот раз был в своем привычном литвинском камзоле, меховой шапке с ястребиными перьями и уже не смотрелся, как в Вильне, светским франтом. Алеся же вновь надела платье, в котором была в Вильне — это был ее лучший наряд.

— Таким ты мне нравишься даже больше! — говорила Алеся Кмитичу, гладя его по плечам светло-коричневого камзола, и ее таза светились счастьем. — Я только что из Россиен. И прямо сюда! Вильно! О, это ужасно! Но как ты думаешь, что-то изменится?

— Конечно! Теперь мы выбьем их из города! Сейчас в казне гетмана грошей больше, чем даже перед войной. Присылают люди. Партизаны отнимают деньги у московитян и тоже шлют гетману. Представляешь, какой-то командир повстанцев, войт Евлев, кажется, прислал целую казну для найма войска числом в тысяч пять солдат, да еще пленного воеводу Ивана Пушкина в придачу! Ну, а как там у вас, в Россиенах? Что говорят люди о всей этой бадье?

— Что? — Алеся, улыбаясь, глядела в глаза Кмитичу. Она словно думала о чем-то своем и даже не слушала его. — Ах, что говорят? Ничего толком не говорят! Городишко у нас маленький, какая разница, что говорят! Говорят: «Miszka su Lokiu abu du tokiu», что значит: «Что те, что другие — один черт», или дословно: «Локис и медведь — одно и тоже».

— А что за локис? — спросил Кмитич.

— Ну, мишка у жмайтов значит бурый медведь, а локис — черный медведь. Но таких уже не водится в Жмайтии. Одно время только здесь локис и обитал. Локисы были больше бурого медведя, темнее окрасом и, говорят, более хищные, могли на человека нападать, тогда как бурый медведь человека избегает всегда. Вот его, локиса, и истребили перестаравшиеся жмайтские охотники. Теперь локиса можно увидеть лишь на гербе Жмайтии. И поговорка тоже сохранилась. Ее часто говорят в тех случаях, когда мы произносим: «Два сапога — пара», ведь локис такой же, в принципе, медведь был, что и бурый мишка.

— Понятно. Значит, для местных мы и шведы одним миром мазаны?

— Выходит, что так.

— Ну, и пусть, раз так. Прав был Януш, говоря, что жмай-там все равно. А что там за шум?

В углу зала раздавались громкие голоса, испуганно вскрикивали женщины…

На этот раз на подписании Унии присутствовали не только представители Литвы и Швеции, были и люди от Хмельницкого. Приехал Иван Володыевский, заявивший, что Русь также желает присоединиться к Унии со Швецией. Были, однако, и те русские из Укрании, кому здесь не очень были рады. Особенно не рад был Иван Володыевский своему кузену Юрию Володыевскому, католику и рьяному защитнику короля Польши и Речи Посполитой.