Крымская война - Алексей Трубецкой

После бесед с лордом Абердином император встретился с премьер-министром. «Несколько лет назад, — сказал он, — в Петербург прибыл лорд Дарем, настроенный весьма предвзято по отношению ко мне. Но стоило нам встретиться и лучше узнать друг друга, как его предубеждения испарились. Я очень надеюсь, что мой приезд сюда рассеет сомнения в моей искренности у вас лично и вообще в Англии. Я верю, что личное общение положит конец еще оставшимся предубеждениям». Затем царь перешел к сути. «Турция распадается, — сказал он. — Вопреки Нессельроде я убежден в неотвратимости этого процесса. Султан отнюдь не гений, но он, по крайней мере, мужчина. Его постигло несчастье. Что же произойдет потом? Я не претендую ни на пядь турецкой территории, но вместе с тем и не позволю получить эту пядь никому другому».

Император говорил так громко и возбужденно, что сэр Роберт предложил его величеству отойти от открытого окна, чтобы его речь не могли услышать случайные люди. Николай сделал несколько шагов к центру комнаты и продолжал уже спокойнее.

«Мне не нужен Константинополь, — сказал он, — но если оттоманский трон падет по собственной вине, оказавшись просто-напросто нежизнеспособным, иначе говоря, если Оттоманская империя распадется, я никогда не допущу, чтобы Константинополь оказался в руках Британии или Франции… Если англичане, французы или кто-либо еще захватят Константинополь, я изгоню их оттуда, и успех этого предприятия не вызывает у меня сомнений, поскольку я буду там до прибытия подкреплений из этих стран. А оказавшись в Константинополе, я уже не уйду оттуда».

Пиль возразил императору, высказав предположение, что принимать решение относительно последствий распада Оттоманской империи преждевременно, ибо Турция еще жива. Николай согласился: «Разумеется, в настоящий момент мы не можем детально обсуждать, как следует поступить с Турцией, когда она прекратить существование. Такие действия с нашей стороны только ускорят ее распад. Поэтому я со своей стороны предприму все усилия, чтобы поддержать статус-кво. Но одновременно нам следует помнить о возможном конце этой империи в недалеком будущем и не закрывать глаза на последствия. Мы должны занять честную и открытую позицию по этому вопросу. Нам необходимо найти справедливые принципы, которые можно положить в основу честного соглашения — вроде того, что уже существует между Россией и Австрией».

В пятницу к полудню королева, ее высокий гость и весь двор вернулись в Лондон. Вечером в Букингемском дворце ее величество дала торжественный ужин, на котором присутствовало 260 гостей. После ужина состоялась церемония представления императору членов дипломатического корпуса. Дам представляла Николаю сама королева, а господ — принц Альберт. В ходе вечера возникла протокольная проблема: как поступить с посланниками стран, которые Россия не признала или с которыми император разорвал дипломатические отношения? К таким, в частности, относились Бельгия, Португалия и Испания. Николай вышел из щекотливой ситуации, согласившись принять этих дипломатов, и с каждым из них весьма дружески обменялся несколькими словами. Впрочем, в беседе с французским послом царь намеренно избегал всякого упоминания Луи-Филиппа.

На следующее утро император посетил «Юнайтед сервис клаб»[18] и обошел новые здания парламента в Вестминстере. Осмотр помещений был подробным, Николай проявил к ним явный интерес, однако никаких замечаний по поводу нового дома «прародительницы парламентов»[19] не высказал. Двигаясь по лондонским улицам, императорская карета пересекла Трафальгарскую площадь, где его величество осмотрел еще не завершенный памятник Нельсону[20]. Услышав, что средства, предусмотренные на возведение памятника, исчерпаны, император распорядился, чтобы российское казначейство немедленно пожертвовало на колонну Нельсона пятьсот фунтов. Такую же сумму Николай выделил для будущего памятника герцогу Веллингтону. Британская пресса была в бешенстве. «Памятники в честь британской доблести должны возводиться щедростью самих британцев, — вопиял „Иллюстрейтед Лондон ньюс“. — Император швыряет подачку впавшей в нищету стране, как бы говоря: „Ну что ж, закончите за мой счет то, что не смогли построить сами!..“ Правительство проявляет полное равнодушие, что ему свойственно, когда речь не идет о возможности пополнить казну, такая же пассивность охватила людей, но ни правительство, ни народ не настолько бедны, чтобы покорно принимать подобные подарки».

После часа Николай покинул Букингемский дворец в открытом экипаже, чтобы присутствовать на приеме у герцога Девонширского в его имении в Чизике[21]. Царя сопровождали принц Альберт, король Саксонии, пять карет со свитой и слугами и почетный эскорт кавалеристов.

«Погода была великолепной, — пишет герцог Аргайл. — Подъездные дорожки, обсаженные сиренью и золотистым ракитником, вели к чудесному саду. Величественные кедры, затеняющие крыльцо и восточный фасад палладианской[22] виллы, сплетали ветви в тонкий неповторимый рисунок на фоне ярко-синего неба с редкими пушистыми облаками». Экипажи медленно двигались по главной аллее, чтобы дать возможность семистам приглашенным полюбоваться на императорский кортеж. Герцог встречал гостей у парадного входа, и, когда они вышли из карет, объединенный оркестр Колдстримского гвардейского полка и Королевских конногвардейцев грянул российский гимн, а над герцогским дворцом взвился императорский штандарт.

В одном из залов, увешанном полотнами Тициана, Рафаэля, Андреа дель Сарто[23] и других мастеров, Николай принимал наиболее именитых из приглашенных гостей. Затем в музыкальном салоне оркестр герцога выступил с короткой концертной программой, после чего всех пригласили к столу. Императора и сопровождающих его лиц проводили в уютную «летнюю гостиную», весьма изобретательно преобразованную по такому случаю в средневековый походный шатер. Одну стену украшали гербы императора и королевы на фоне цветов российского флага — белого, синего и красного. Шелковый купол шатра был расшит увенчанными коронами щитами с чередующимися буквами «N» и «V». Столы были накрыты на шестнадцать персон, и, «поскольку трапеза представляла собой déjeuner[24]», вместо золотых тарелок подали серебряные. В центре столов стояли чаши с цветами и яркими экзотическими плодами.