Ричард Длинные Руки - маркиз - Гай Юлий Орловский

– Ничего, – ответил я благосклонно, – я только вышел. Веди к яслям.

Он растянул рот в улыбке, нужно смеяться, когда господа шутят, повернулся и осторожно пошел вниз по лестнице, все время оглядываясь, не слишком ли быстро, не слишком ли медленно, удобно ли мне, а я сохранял на лице благожелательно-рассеянную улыбку, а мозг спешно переваривает присланную глазным нервом информацию.

Лестница поистине королевская: широкая, ступени укрыты красным бархатом с золотой окаемкой, перила массивные и блестящие, удерживаются на резных тумбах, покрытых лаком и настолько блестящих, словно их только что протерли влажной тряпкой. Но здесь все блестит так, будто в мире не существует пыли.

Внизу роскошнейший холл, мы прошли два зала, перед дверью последнего застыли двое богато одетых слуг, одежды чистые, нарядные, а сами слуги вымытые, подстриженные, ухоженные. При нашем приближении разом отворили двери, один из них провозгласил:

– Маркиз Ричард!

Я вошел степенно, лицо приподнято, весь из себя величавая важность. Зал длинный, оформлен в приглушенных тонах, продолговатый стол, за одним концом уже приступил к трапезе герцог, все так же сгорбленный, в той же богатой одежде.

На другом конце стола свободное кресло. Я подошел, почтительно кланяясь, герцог кивнул и взглядом велел занять то место.

Я послушно опустил зад не на самый краешек, я ж не слуга, но и не развалился, как поступил бы перед герцогом грандгерцог или что тут у них есть.

– Я всегда начинаю первым, – буркнул герцог. – Эти лентяи вечно опаздывают… Я говорю о своем внуке Эйсейбио и дочери Элизабет. Один не может на облака насмотреться, другая все наряды меняет… А, вот и Эйсейбио!

В распахнутые двери вошел церемониймейстер и провозгласил громко:

– Сэр Эйсейбио, граф Торино!..

Следом вошел среднего роста мужчина с крупным породистым лицом, как у герцога, несомненное фамильное сходство, выделяются небольшие растопыренные усы и крохотная бородка, даже не бородка, а намек на нее. Подбородок удлиненный, массивный и мужественно раздвоен, и пятнышко шерсти устроилось как раз посредине. Он выглядел бы полководцем на отдыхе, если бы не бледное пресыщенное лицо, пухлые губы капризного ребенка и отсутствующий взгляд.

На миг он вспыхнул любопытством, когда увидел меня.

– А, тот герой, что уничтожил багер вместе с экипажем?

Я поднялся, щелкнул каблуками и коротко поклонился, не сгибая спины.

– Маркиз Ричард, к вашим услугам.

Он вяло улыбнулся, слуга придвинул ему кресло, так что Эйсейбио оказался как раз посредине между герцогом и мной. Он сел и сказал мне так же вяло:

– Вам уже объявили, в этом доме очень чтут традиции?..

Герцог нахмурился, взгляд его был полон укоризны.

– Ты брал бы пример с маркиза Ричарда! Он не стихи слагает, а избрал стезю, достойную мужчины.

– Ну да, – отмахнулся Эйсейбио, – а чего он тогда здесь, а не сидит и не слушает нотации своего замшелого отца?

Герцог замялся, бросил на меня взгляд с просьбой о помощи. Я быстро прикинул, на какую сторону забора упасть выгоднее, улыбнулся и развел руками.

– В традициях нашего дома рано покидать гнездо и повсюду искать подвиги! А потом уже вернуться к родителю, чтобы получить то ли похвалу, то ли порку. Это уже как решит родитель после отчета.

Герцог довольно крякнул, в глазах зажегся довольный огонь.

– Видишь? Сохранились еще места, где чтят традиции! И где родительская мудрость отвергается не всегда, не всегда!..

Эйсейбио вяло поморщился. Двое празднично одетых слуг на изящно изготовленных носилках, укрытых короткой красной скатертью, внесли нечто невообразимое из птиц, рыб, зелени, гусиных, куриных и перепелиных яиц, паштетов, филе, все уложено в изысканные горки, даже в башенки, все еще несли плавным балетным шагом, чтобы не обрушить великолепие.

Остановились перед герцогом, старший слуга или повар, не знаю, начал снимать с носилок то или иное кушанье и, показав хозяину, перекладывал в его тарелку. Что не поместилось, положил в соседнюю. Все это время слуги с носилками не шевелили даже бровью, словно вырезанные из дерева. Герцог отпустил их небрежным движением руки, а взглядом указал в мою сторону.

Повар посмотрел на меня с вопросом в глазах.

– Желаете перепелку, сэр?

Я изобразил улыбку.

– Я доверяю вашему выбору. Вы сами знаете, что приготовлено в этот раз лучше, а что хуже.

Он запротестовал:

– У нас все готовят очень тщательно!

– Но что-то удается лучше, – уточнил я. – Вот это и положите. Дело в том, что мой желудок все принимает. Но он понимает разницу, когда приготовлено лучше, когда хуже…

Он поклонился, не меняя выражения лица, посмотрел в задумчивости на разноцветье блюд и начал наполнять мою тарелку. Мне показалось, что делает это с большим удовольствием, чем когда перегружал еду в блюдо самому герцогу.

Мы ели в молчании, да это и понятно, разговоры начинаются ближе к десерту. Когда половина блюд нашими стараниями была очищена, церемониймейстер взмахнул рукой, в зал вошли еще двое слуг с носилками, уже наряжены в красное, а на блюдах громоздятся конструкции из жареных птиц, печеной рыбы, живых устриц и всякого непонятного, но пахнущего очень даже, что не сказать весьма и весьма. Все украшено зеленью, а огромная рыбина, стоя на хвосте в толще паштета из гусиной печени, похожего на вулкан Везувий, держит во рту крупное яйцо с блестящей жемчужиной на кончике.

Снова повторилась процедура опознавания блюд, размышления, чего бы из них покушать, трудного выбора и перекладывания на новые чистые тарелки, такие огромные, что из них можно бы кормить бегемотов.

Герцог одобрительно поглядывал, как его внук с аппетитом очищает уже третью тарелку.

– Ничто не делает обед таким вкусным, – заметил он вполголоса, – как пропущенный завтрак.

Эйсейбио проворчал с набитым ртом:

– А что за мода завтракать так рано? Есть надо вовремя.

– Воспитанный человек никогда не ест, – сказал герцог нравоучительно. – Он только завтракает, обедает и ужинает.

Эйсейбио взглянул на меня, как на сообщника, мы примерно одного возраста.

– В столице вас угощают хорошими обедами, – заметил он заговорщицки, – а у нас – хорошими обеденными манерами.

Я дипломатично промолчал, во время хорошего обеда всякий становится консерватором, а здесь каждое блюдо – произведение кулинарного искусства.

Герцог буркнул:

– После хорошего обеда всякому простишь, даже родному внуку. Маркиз, как вы находите гарбюссе по-гессенски?

– Я его еще не нашел, – ответил я смущенно. – Или ее…

Эйсейбио довольно хохотнул, герцог улыбнулся.