Тысяча и одна ночь - Соммер Марсден

Когда Себ вылез из самолета и направился к зданию клуба, где его ждал личный шофер, он вдруг спросил себя, а кто бы стал оплакивать его, если бы он не справился с управлением и разбился? Бриз? Она бы пожалела? Скорее всего, она обрадовалась бы этому — ведь, в конце концов, это сделало бы ее свободной. Он криво улыбнулся. Возможно, она даже приехала бы на его похороны. Он был уверен, что она пришла бы в красном.

Она сказала ему, что сегодня вечером будет гала-представление, поэтому публика будет одета в смокинги и вечерние наряды. Когда он выбрался из своего автомобиля, то сразу же увидел ее — ее голову и плечи, более прекрасные, чем у любой из присутствующих женщин, которые порхали, как яркие бабочки, стараясь, чтобы их обязательно заметили.

Выйдя из машины, он на мгновение замер.

— Что-то не так, сэр? — спросил Джордж, его шофер.

Себ понял, что он мысленно, не отрываясь, смотрел на Бриз, пил ее.

— Нет, нет, можете идти, спасибо. Заберите нас в 11.

Она выделялась из толпы кричаще ярких женщин, как изысканная, легкая, как воздух, ночная бабочка. На ней было довольно простое облегающее платье из бледно-сиреневого шелка, его волны окутывали ее фигуру, как лепестки разворачивающегося бутона. Сзади платье было открытым, оставляя лопатки и изгиб талии свободными, и, когда он увидел это, ему захотелось провести пальцами по ее позвоночнику. Когда он сделал первый шаг, другой мужчина приблизился к ней с открытой, доброжелательной улыбкой, и Себу сразу захотелось свалить его с ног. Он зашагал быстрее.

— Бриз… — он быстро увлек ее за собой. — Вы выглядите абсолютно… — невероятно, великолепно, красиво? Ни одно слово, которое приходило ему на ум, не могло полностью выразить его отношение к ней. — Прекрасно, — наконец решил он. Это слово подходило лучше всего.

— Спасибо. — Ее глаза цвета морской волны задержались на его высокой фигуре, костюме ручной работы с атласными отворотами и изящном черном галстуке-бабочке. — Вы тоже выглядите хорошо. Идеальный английский джентльмен.

— С прекрасными манерами? — по его губам пробежала кривая усмешка, в глазах была готовность отразить иронию, прозвучавшую в ее голосе.

— Надеюсь, нет, — бросила она.

Когда он вел ее сквозь толпу, через двери внушительного круглого здания из красного кирпича, он чувствовал, как его руку щекочут несколько локонов, выбившихся из высокой прически и теперь стекавших по ее обнаженной спине. Сегодня ее волосы были более мягкими, более естественными; он ощутил это, проведя по ним пальцами.

Когда она стала подниматься вместе с ним в сиянии сверкающих люстр по ступенькам лестницы, покрытым красной ковровой дорожкой, все окружающие не могли отвести глаз от этой ошеломительно прекрасной пары. Сотни людей заполнили здание.

— Я уверен, что мы сможем найти здесь какое-нибудь уединенное место.

— Не беспокойтесь. — Она развернулась, и он увидел, как на ее щеках заиграл румянец, как первый намек бронзы на осенних листьях. — Здесь работает моя хорошая подруга. Она занимается реквизитом и организовала для нас нечто совершенно особенное. Вы не будете разочарованы.

Когда лестница закончилась и они ступили на гладкий пол зала, толпа наконец немного рассеялась. Перед ними висело объявление: «Галерея ЗАКРЫТА на время представления». Она быстро оглянулась, чтобы убедиться, что их никто не видит, и толкнула дверь. Себастьян всегда видел Альберт-холл только из частной ложи, где он находился в самом центре толпы, рядом с исполнителями. Здесь же все ощущалось иначе, эти помещения были скрыты от посторонних глаз. Прохладные пустые каменные полы, строгие черные железные конструкции, толпа, предвкушающе гудящая значительно ниже их, рассаживающаяся по своим местам, чтобы посмотреть на представление. Никто из этих людей не знал, что эти двое крадутся по верхнему этажу высоко над их головами. Там, посередине пустынного балкона, стояла кровать с балдахином на четырех столбиках. Она была похожа на мебель из Версальского дворца — ее основание и спинка были украшены изысканной резьбой и сверкали позолотой. Кроваво-красные занавеси, окружавшие кровать, были стянуты роскошным золотым шнуром, угол бархатного покрывала был отброшен, чтобы показать белые простыни из египетского хлопка. Тайный, скрытый от всех шатер удовольствий.

Себ почувствовал, что у него пересохло во рту. Конечно, она покраснела недостаточно, и вряд ли хотела, чтобы он взял ее именно здесь; это было бы похоже на публичное выступление перед всеми этими самовлюбленными снобами, любителями симфонической музыки в смокингах там, внизу, которые сосредоточили все свое внимание на высокоинтеллектуальном классическом представлении. Бриз подозвала его. Он встал перед ней. Шум в зале утих, оркестр вот-вот должен был заиграть. Когда дирижер подошел к пульту, послышался шум аплодисментов. Изгибы тела Бриз были настоящим произведением искусства, ее плечи и спина напоминали скрипку. Приглушенный свет окутывал ее, благодаря его мерцанию ее кожа казалась гладкой, как грудь лебедя. Себ сглотнул, волосы у него на загривке взъерошились от предвкушения. Это был его шанс снова обладать женщиной, мысли о которой — приходится в этом признаться — в течение многих месяцев изводили его как наяву, так и во сне. Когда прозвучали первые звуки скрипок, у него закипела кровь.

Себ хотел распаковать ее медленно, как самый желанный новогодний подарок. Он провел пальцами по ее руке, согнувшейся, когда он ее коснулся. Себ заметил, что при этом по ее телу пробежала дрожь удовольствия. Ее кожа пылала, он мог уловить запах экзотического масла для ванны, корицы, гвоздики, лилии, он понял, что она, должно быть, провела весь день, готовя себя для него. Представив ее приготовления, мыло, стекающее по ее телу, руки, наносящие нежные сливки на кожу груди, он ощутил огонь, опаляющий его чресла, и пока он не отрываясь смотрел на нее и гладил ее кожу, ее грудь затвердела и острые кончики натянули шелк платья. Он встал ближе и наклонился, вдыхая ее, как будто втягивал ноздрями аромат, исходящий из бутылки самого прекрасного вина Chateau d’Yquem. Он коснулся губами ее ключицы и двинулся вдоль нее, покрывая ее поцелуями. У нее была божественная кожа. Он наблюдал, как ее сосок все четче прорисовывается под тонкой тканью платья, и его член отозвался. Он хотел, чтобы она желала его так же, как он желал ее. Ниточка вены на ее шее запульсировала — сначала медленно, затем, в тот момент, когда он перенес свои поцелуи с шеи на знойные холмы ее груди, забилась быстрее. Она отклонилась вбок, доносящиеся снизу обжигающие сердце звуки скрипок и виолончелей вторили ударам ее сердца, трепещущего под тонким платьем.

Затем, как будто они оба совершали сложные па любовного танца, она сделала движение, давшее ему возможность коснуться ее — то, чего ему так недоставало. Она обвила его шею руками и притянула его к себе, а он наклонился и прижал свои губы к ее открытому рту. Она показалась ему слаще всего на свете — у нее был вкус медовых, напоенных солнцем фруктов. Ее язык искал его, играл с ним, ее тело прижималось к нему, на мгновение она поколебалась, ощущая ускоряющуюся эрекцию члена, выпирающего из его облегающих брюк, а затем, когда их поцелуй стал более глубоким, направила его в себя. Его пальцы пробежались по ее спине, он ощущал вибрирующее внутри нее желание и больше не мог сдерживаться. Ему необходимо было видеть ее, выпить ее до конца. Себ осторожно поставил ее перед собой и аккуратно снял с нее всю одежду, наблюдая, как складки шелка взлетают и вновь опадают в такт ее дыханию. Затем, спустив бретельки платья с ее плеч, он позволил ему упасть и обрушиться на пол. На ней больше ничего не было, кроме небольшой золотой цепочки и медальона на шее. В окружавшей их полутьме ее обнаженное тело сияло, и он понял, что хотел бы проглотить ее. Всю. До последнего, самого крошечного кусочка.