Семья мадам Тюссо - Вера Колочкова

Лидочка так не умела, где ей. Лидочку он опустошал и оглуплял, и ей ничего не оставалось, как безропотно сидеть и ждать предложения руки и сердца. Во дурак был, если вспомнить. Чего время тянул? Наверное, насладиться хотелось ее безропотным ожиданием.

А Ольга ждать не стала. Однажды в конце дня подсела к нему, попросила прийти к ней в следующий выходной, чтобы помочь передвинуть мебель. Да, просьба прозвучала как приказ, именно в той тональности. А он не понял, дурак, опасности не почувствовал. Глянул в Ольгино низкое декольте, сглотнул вязкую слюну, согласно кивнул — пиши адрес…

Мебель они передвинули. Он так и остался в ее квартире, как приложение к мебели. Неделя прошла, вторая, третья. Нет, не сказать чтобы жалел… Наоборот, ощущения были яркими и забавными, и мысли в голове вертелись такие же разухабистые — еще, мол, позабавлюсь немного и назад, к Лидочке.

А потом затянуло. Потом он вдруг осознал — как хорошо жить без мамы. Не понял тогда, что смена тональности — это еще не свобода. Тогда его все устраивало и забавляло. Даже то, что Ольга настояла на формальностях и потащила свою добычу в загс. Тогда он добычей себя не чувствовал, никаких аналогий не проводил. Позже, через несколько лет, вдруг пришла в голову аналогия с отцом… Отец — мамина добыча, и у сына та же судьба — быть чьей-то добычей. Не зря к отцу нежных чувств никогда не испытывал.

Мама от его скороспелой женитьбы была в ужасе. В данном случае ужас выражался молчаливым презрением — отряхиваю, мол, руки, делай что хочешь. Все равно из тебя ничего не получилось, как я ни старалась. Твоя воля, падай до самого дна.

Может, она и права была относительно этого пресловутого дна. Потому что как еще нынешнюю ситуацию назовешь? Когда теща вопит из-за перегородки каждую минуту, когда только и делаешь, что оправдываешься, оправдываешься… А в чем он виноват? Да ни в чем!

Вообще, не везет ему. Ладно, еще бы работа была приличная, можно и семейное дно пережить. Но где ее нынче найдешь, приличную? Пришлось брать то, что под руку подвернулось. Сломала его эта работа, втоптала в грязь. Менеджер по продаже рекламы в коммерческой газетенке — разве это должность? Это ж пойди туда, не знаю куда, принеси то, не знаю что! В его-то возрасте — быть на побегушках!

А все мама с ее амбициями… С чего она решила, что у сына есть литературный талант? С какого перепугу настояла на том, чтобы он поступил в Литературный институт? Репетиторов нанимала, к замшелому старичку-писателю на консультации водила. Откуда она его выкопала, того старичка? Кто его знал? Две публикации в журналах, одна брошюрка с повестушкой и членство в Союзе писателей — этого достаточно, так посчитала мама. Главное, он рекомендацию даст. И приятель у него в экзаменационной комиссии.

Ну поступил. А дальше что? Между прочим, с их потока никто большим писателем не стал, все в разных случайных местах подвизаются, с писательством не связанных. Деньги зарабатывают. А писательским трудом не шибко на хлеб масла намажешь, да не больно-то и хотелось. Не масла, конечно, а того самого писательского труда, будь он неладен. Масла-то на хлеб, наоборот, очень хочется.

В общем, больная тема. Можно сказать, эта тема ему жизнь сломала — мамиными амбициями. Писательских лавров ей хотелось, интервью. Ах, мы беседуем с уважаемой Еленой Максимовной Тюриной, урожденной Сосницкой, матерью известного писателя Юлиана Тюрина! Ах, Елена Максимовна, расскажите, как вы воспитывали своего сына? Какой он талантливый, просто душка! Мы так любим книги писателя Юлиана Тюрина!

Нет, пожалуй, не так. Не писателя Тюрина, а писателя Сосницкого. Мама хотела, чтобы он был Сосницким. Юлиан Сосницкий — круто звучит. И в то же время смешно. Чем круче псевдоним, тем бездарнее автор?

Да и мама никакая не «урожденная», у него с детства была догадка, что папу Сосницкого она себе придумала. Потому что у бабушки была фамилия Коровина. Значит, и дедушка был Коровин? Хотя мама уверяла, что бабушка после развода поменяла фамилию на девичью, а в браке была Сосницкая… И мама в девичестве была Сосницкая. Но мама ведь и придумать может, она в этом смысле большая затейница. Потому что звучит совсем некрасиво — Тюрина-Коровина… Куда как лучше — Тюрина-Сосницкая!

Нет, в самом деле, далась ей эта прибавка к Тюриной. Зачем?

Сколько детских обид, больших и маленьких, они пережили с Жанной. Сколько боли. Целое море обид и боли. Нет, все-таки интересно, это море иссякнет когда-нибудь? Испарится, высохнет? И что останется на его месте? Пустыня?

Нет, не надо об этом думать. Именно сейчас — не надо. Можно так себя раздраконить, что мало не покажется. И вообще, надо в другую сторону думать, надо проблему решать. Интересно, что Жанка отцу ответила? Наверное, тут же к маме помчалась. На всех парусах.

Он вздрогнул, почувствовав, как мягкие Ольгины ладони легли на его плечи. Не услышал, когда она подкралась. До такой степени в себя ушел.

— Завтракать будешь? Идем, я блинчиков хочу напечь. С какой начинкой хочешь, с творогом или с мясом?

Голос у Ольги был вполне себе миролюбивый, ласковый даже. Все правильно, так всегда и бывает. Выпустила пар и сразу покладистой стала. Или нет, не так! Выплюнула свое раздражение, теперь ей за плевок стыдно, пришла утереть. Так же и мама всегда поступала с отцом.

— Ну? Чего ты молчишь? С творогом или с мясом? Пойдем на кухню, у меня там сковородка на плите.

Юлиан молча развернулся, пошел за ней.

На кухне висел легкий сладкий дымок, пахло блинами. Как всегда, Юлиан едва протиснулся на свое место, кухонный диванчик-уголок привычно принял в свои объятия.

— Так я не поняла… чего там с мамой-то? — обернулась от плиты Ольга, ловко перевернув очередной блин на сковородке.

— У мамы ноги отказали. Врач сказала, больше не встанет. Надо решать вопрос, — механически произнес он, поглаживая рукой пластиковую столешницу.

— Так а что решать-то, не понимаю?.. С ней же отец. Он всегда готов услужить и все сделать.

— Отец пьет. Ты же знаешь. На него надеяться особо нельзя.

— Ну, пьет. И что такого, подумаешь! Чтобы за памперсами в магазин сбегать или судно вынести, необязательно трезвость блюсти. Даже наоборот.

— Мама терпеть не может, когда он пьяный. Раньше она его за это гоняла, а теперь процесс будет неконтролируемым и непредсказуемым. Понятно?

— Эка ты об отце-то. Как о совсем пропащем да чужом говоришь. С металлом в голосе. Он же отец тебе, не кто-нибудь.

— Он пьет, Оль!

— И что? Надо же, какой чистоплюй выискался! Да если бы мой отец-молодец когда-нибудь отыскался. Хоть бы весточку какую прислал. Да я бы его любого приняла да обласкала, хоть пьяного, хоть какого.

— Для чего бы ты его приняла да обласкала? Чтобы маму ему всучить?

— Во дурак… Чего такое говоришь-то? — снова обернулась от плиты Ольга, посмотрела на него внимательно. — Сколько с тобой живу, а толком тебя так и не знаю… Жестокий ты мужичок, однако.