Ученик - Тесс Герритсен

Ты насиловал ее здесь, на этом ковре. Овладел ею на глазах у мужа, который был бессилен спасти не только ее, но и самого себя. И когда все было кончено, когда ты утолил свой голод, одна капля спермы упала на ковер, обернувшись невидимой пленкой.

Было ли убийство мужа частью наслаждения? Склонился ли он над своей жертвой, сжав нож, смакуя удовольствие момента? Чувствовал ли он что-то, хватая Ричарда Йигера за волосы, или равнодушно полоснул по горлу лезвием?

Свет в комнате погасили. Камера Мика защелкала, выхватывая из темноты фосфоресцирующее пятно.

И когда задача выполнена и кровь доктора Йигера стекает по стене, ты исполняешь ритуал, позаимствованный у другого убийцы. Ты аккуратно складываешь на стуле забрызганную кровью ночную сорочку миссис Йигер — точно так же, как это когда-то делал Уоррен Хойт.

Но это еще не все. Это был только первый акт. Ты — в предвкушении новых удовольствий, еще более страшных.

И для этого ты забираешь женщину.

В гостиной зажегся свет, и его яркая вспышка отозвалась резью в глазах. Ошеломленная, дрожащая от ужаса, Риццоли чувствовала, что к ней возвращается давно забытый страх. И унизительно было сознавать, что двое мужчин видят это по ее белому как полотно лицу, трясущимся рукам. Ей вдруг стало трудно дышать.

Она вышла из комнаты, потом из дома. И уже на улице стала жадно глотать воздух. Она слышала, что за ней тянутся чьи-то шаги, но не обернулась посмотреть, кто это. Только когда за спиной раздался мужской голос, она поняла, что за ней шел Корсак.

— Вы в порядке, Риццоли?

— Да, в полном.

— Глядя на вас, этого не скажешь.

— Просто у меня немного закружилась голова.

— Вспомнилось дело Хойта, не так ли? Представляю, какое это потрясение для вас.

— Откуда вам знать?

Последовала пауза. После чего он буркнул:

— Да, вы правы. Откуда мне знать, черт возьми? — И направился обратно в дом.

Она обернулась и окликнула его:

— Корсак!

— Что?

На мгновение они уставились друг на друга. Ночной воздух, пропитанный запахом травы, приятно освежал. И все равно ужас, сковавший ее, вызывал тошноту.

— Я знаю, каково ей сейчас, — тихо произнесла она. — Знаю, что она чувствует.

— Миссис Йигер?

— Вы должны найти ее. Сделать все возможное.

— Ее лицо мелькает во всех выпусках новостей. Мы отслеживаем каждый звонок, каждый сигнал. — Корсак вздохнул и покачал головой. — Но, знаете, лично у меня сейчас большие сомнения в том, что он оставил ее в живых.

— Оставил. Я знаю.

— Откуда у вас такая уверенность?

Она обхватила себя руками, пытаясь унять дрожь, и бросила взгляд на дом.

— Так поступил бы Уоррен Хойт.

Визиты в неприметное кирпичное здание на Элбани-стрит Риццоли считала самым неприятным моментом в работе детектива отдела по расследованию убийств. Хотя она и подозревала, что коллеги-мужчины впечатлительны в не меньшей степени, ей никак нельзя было показывать свою слабость. Мужчины слишком хорошо умели угадывать болевые точки и тут же устремляли в них едкие стрелы своих колкостей и шуточек. Она научилась с ледяным спокойствием взирать на самое худшее, что мог предложить секционный стол морга. Никто и не догадывался, чего ей стоило с такой невозмутимостью переступать порог этого здания. Она знала, что коллеги считают ее бесстрашной Джейн Риццоли, стервой со стальными нервами. Правда, сейчас, находясь в своей машине на стоянке возле морга, она не чувствовала себя ни бесстрашной, ни стальной.

Прошлой ночью она неважно спала. Впервые за последние несколько недель Уоррен Хойт вновь ворвался в ее сны, и она проснулась в холодном поту, чувствуя, как ломит руки от старых ран.

Она посмотрела на свои изуродованные шрамами ладони, и ее вдруг охватило желание немедленно завести двигатель и уехать прочь, только чтобы избежать процедуры, которая ожидала ее в этом здании. В конце концов, она не обязана находиться здесь, ведь речь шла о преступлении, совершенном в Ньютоне, и это была не ее епархия. Но Джейн Риццоли никогда не была трусливой и гордилась этим.

Она вышла из машины, сильно хлопнула дверцей и направилась в морг.

Она прибыла последней, в лаборатории вскрытия ее уже ожидали трое коллег, которые приветствовали ее кивком. Корсак был одет в безразмерный операционный халат и пышный бумажный колпак. Со стороны он был похож на тучную домохозяйку с сеткой на голове.

— Что я пропустила? — спросила Риццоли, тоже надевая халат, призванный защитить ее одежду от любых неожиданностей.

— Не так уж много. Мы только поговорили про скотч, которым были связаны конечности.

Вскрытие проводила доктор Маура Айлз. «Королева мертвых» — так окрестили ее в отделе по расследованию убийств, когда год назад она заступила на должность патологоанатома судебно-медицинской службы штата Массачусетс. Сам доктор Тирни переманил ее в Бостон из Сан-Франциско, где она с успехом преподавала в медицинской школе. А вскоре и местная пресса радостно подхватила это прозвище. На свое первое судебное слушание в Бостоне, где она выступала со стороны службы патологоанатомов, Маура явилась в глухом черном платье. Телекамеры с удовольствием следили за ее по-королевски величавой фигурой, когда она стремительно поднималась по ступенькам здания суда — женщина с поразительно бледным лицом, на котором выделялись тронутые красной помадой губы, с иссиня-черными волосами до плеч и прямой челкой. Выступая перед судом, она была на редкость невозмутима. Когда адвокат, исчерпав свой резерв обаяния и лести, опустился до откровенной пошлости, доктор Айлз продолжала отвечать на его вопросы с железной логикой, с неизменной улыбкой Моны Лизы на устах. Пресса любила ее. Адвокаты до смерти боялись. А копы из отдела убийств одновременно и робели, и испытывали восхищение перед этой женщиной, которая решила провести остаток дней своих рядом со смертью.

Доктор Айлз руководила вскрытием с присущей ей бесстрастностью. Ее ассистент Йошима, с виду тоже невозмутимый, аккуратно разложил инструменты и установил свет. Оба врача смотрели на тело Ричарда Йигера отстраненным взглядом ученых.

Трупное окоченение уже не было так ярко выражено, как вчера, и сейчас доктор Йигер лежал расслабленно. Скотч сняли, трусы тоже, и кровь в основном была смыта с тела. Его руки безвольно свисали по бокам, опухшие и багровые, в трупных пятнах. Но сейчас всеобщее внимание было приковано к глубокой ране на шее.

— Завершающий смертельный удар, — констатировала Айлз и линейкой измерила рану. — Четырнадцать сантиметров.

— Странно, что она не кажется такой длинной, — сказал Корсак.

— Это потому, что лезвие прошло по линиям Лангера, то есть как раз в зоне максимальной растяжимости кожи. Затем кожа сократилась, и отверстие зрительно уменьшилось. На самом деле рана длиннее, чем кажется.