Невеста страсти - Джо Гудмэн

Постепенно овладевая искусством ведения бизнеса, Алексис научилась по-новому смотреть на собственную персону, воспринимая себя не только как сотрудницу компании, но и как становящуюся все более очаровательной молодую женщину. Едва ли в ней осталось что-то от того долговязого, нескладного подростка со спутанными, похожими на паклю короткими волосами, каким она появилась в этом доме. Представить невозможно, что за гадкого утенка увидели тогда Джордж и Франсин! К девятнадцати годам Алексис буквально расцвела. Некогда угловатая и порывистая, теперь она двигалась с естественной грацией, дающейся иным женщинам годами специальных упражнений. Франсин неустанно повторяла Алексис, что ее длинные конечности станут ее самым мощным оружием обольщения и самым большим достоянием. Правда, сама Алексис считала, что «достояние» едва ли подходящее слово для ее точеных, изящных рук и ног. Зато все больше проблем возникало у нее при общении с мужчинами — сотрудниками Джорджа. Постоянно приходилось ставить их на место, заставляя воспринимать себя и свою работу серьезно. Вначале они относились к ней как к глупому ребенку, но с этим ей удалось справиться легко. Однако теперь, когда она перестала быть в их глазах девчонкой-ученицей, они, кажется, ослепли на иной лад, видя в ней не коллегу, а лишь пару стройных ножек и все остальное в том же роде. Это заметно усложняло общение, но решение и такой задачи оказалось под силу юной красавице. Алексис приучила себя не краснеть, чувствуя, как ее ощупывают глазами. Она спокойно дожидалась, пока взгляд остановится на ее лице, а затем добивала нечестивца своим коронным презрительным взглядом. Тогда краснеть приходилось уже не ей, а противнику. Это он опускал глаза, смущенный тем, что забыл о деле.

Дома с Франсин Алексис занималась шитьем и танцами. Она осваивала светские манеры, училась принимать и развлекать гостей, и ее любезность была такой же естественной, как и подобающая в другом случае надменность.

Только в одном предмете взгляды Франсин и ее приемной дочери не совпадали.

— Алексис, — время от времени повторяла Франсин, — ты ведь не можешь продолжать и дальше распугивать всех молодых людей этим своим ледяным взглядом. Смотри, так ты навсегда останешься одна.

— Джорджа и Пауля я, однако, пока не распугала, — быстро парировала Алексис.

— Они — другое дело.

— Ты хочешь сказать, что они какие-то особенные?

— Возможно, — уклончиво замечала Франсин.

— Ну разве ты не понимаешь, Франсин? Человека, которого я смогу полюбить, не испугаешь взглядом.

Тема считалась закрытой, но лишь на время. Стоило Франсин заметить, как Алексис «отчитывает» очередного поклонника, и разговор возобновлялся. Ее дочь была хороша собой, умна и безусловно богата. На острове все знали, что Джордж в будущем передаст дело ей.

Нельзя сказать, что на Тортоле не было подходящей для Алексис партии. Ее внимания добивались сыновья богатых плантаторов, людей, обладавших капиталом не только денежным, но и политическим. Алексис тем не менее оставалась равнодушной к их ухаживаниям, предпочитая компанию местной золотой молодежи обществу служащих Квинтонской компании, работающих как в конторе, так и непосредственно в море, на кораблях.

В конце концов Франсин успокоилась, решив довольствоваться тем, что сумела научить Алексис кое-чему полезному. Пусть пока развлекается, а кавалеры никуда не денутся. Придет время, девочка влюбится в кого-нибудь, и тогда — прощай холодность! Франсин было, чем гордиться. Уроки светского воспитания давались Алексис просто блестяще. Дочь Квинтонов училась танцевать с той же страстью и желанием, с каким усваивала уроки ведения бизнеса в конторе Джорджа. Франсин временами даже пугалась темпов освоения дочерью новых знаний. Алексис Квинтон из ребенка с трудным характером превращалась в упорную, с железной волей молодую женщину. Человек, которого она смогла бы полюбить, действительно должен был быть каким-то особенным, непохожим на других, и Франсин пришлось признать, что такого Алексис пока еще не встретила.

Алексис слишком интенсивно жила настоящим, чтобы позволить себе дрейфовать на волнах воспоминаний, однако в ее прошлом был человек, о котором она не забывала, которого продолжала ждать. Именно по желанию Пауля Алексис отрастила волосы. Сначала по плечи, потом до середины спины — так он просил.

Недалеко от дома, с отвесной стороны холма, образованного скальной породой, Алексис отыскала выступ и ход к нему. Оттуда открывался вид на море, и, быть может, поэтому он напоминал ей «воронье гнездо», в котором она так любила прятаться, когда служила юнгой на корабле. С этого выступа Алексис часто смотрела вдаль, ожидая, не покажется ли на горизонте корабль Пауля. Глядя на вечно меняющееся море, Алексис размышляла о своей жизни, обо всем том приятном, чем полнилось ее существование с тех пор, как она поселилась на острове.

В канун шестилетнего юбилея пребывания на Тортоле Алексис пришла сюда, на свой капитанский мостик, чтобы нести очередную вечернюю вахту. Не замечая, что делает, она с силой потянула себя за золотые косы — привычки, усвоенные в детстве, так просто не забываются. Когда-то Алексис поняла, что физическая боль помогает заглушить душевные терзания, и слезы высыхают внутри, так и не успев пролиться. Он должен приехать. Должен! Ей так много надо рассказать ему, за столь многое поблагодарить. Пауль говорил ей о том, чего она тогда не могла понять. Теперь настало время поговорить на равных, рассказать ему, что его уроки не прошли даром.

Неожиданно Алексис заметила очертание корабля, входящего в порт. В лунном свете трехмачтовый парусник показался ей кораблем-призраком. Алексис вздрогнула. Холодок страха или предчувствия беды (тогда она не могла дать этому объяснения) прокатился по спине. Она сказала себе, что верить в «летучих голландцев» глупо, но ничего не могла с собой поделать, ей по-прежнему было не по себе. Алексис скептически относилась к словам Франсин об особом женском чутье, о женской интуиции, и все же, провожая взглядом корабль, она знала, что что-то должно случиться. Никогда раньше она не испытывала ничего подобного и надеялась никогда не испытать этого ощущения впредь.

Пережитое волнение не помешало Алексис уснуть в тот же миг, как она коснулась головой подушки. Она спала спокойно и сладко, не подозревая о том, что жизнь ее в «вороньем гнезде» вот-вот будет разбита. В 1810 году не было на свете уголка, куда бы не смогло пробраться судно Британского Королевского флота. Условия на этих кораблях были таковы, что люди мерли как мухи, и военный флот, словно хищный зверь, требовал все новых запасов свежего пушечного мяса, не слишком тревожась о том, кто попадет в его жадную пасть: американский ли моряк, английский ли — лишь бы был способен работать и понимал приказы.

Первое, что увидела Алексис, проснувшись на следующее утро, была улыбка Франсин. Еще ни разу Франсин не нарушила традицию, сложившуюся в их семье. Этот день, праздничный для них всех, — праздник обретения нового лома и любящих родителей для Алексис и обретения любящей дочери для Джорджа и Франсин, каждый год начинался с пожелания счастья, со светлых улыбок. Сегодня Франсин особенно хотелось порадовать дочь, заставить ее забыть дурные предчувствия прошлого вечера, о которых Алексис успела рассказать матери перед сном. Ничто не должно было омрачить их праздник.