Маленький мудрец - Борис Штейн

Это вселяло хоть какую-то надежду.

В Таллинне я стараюсь заходить только в те кафе, где работает кто-нибудь из моих знакомых. Нет, я не подвержен комплексам: комплексующий лилипут – это, по меньшей мере, смешно. В общем-то, меня не приводят в слишком большое уныние эти неузнавания во мне взрослого человека, эти естественные вопросы «мальчик, тебе чего?» и естественные извинения: «Простите, я приняла вас…» и так далее. В уныние не приводят. Но – надоели. А вам бы не надоели? Куда приятнее, войдя в кафе, услышать «Привет, Валерий! Как дела?» Кстати, вместо русского «как дела?» эстонцы говорят: «Куйдас кяси кяеб?» – «как рука ходит?» Очень мило, не правда ли?

Я толкаю тяжелую дверь и захожу в кафе «Лай», что на улице с таким же названием – Лай. Не подумайте, однако, что название это связано как-то с собачьим лаем. Просто «Лай» по-эстонски – «широкая». Улица находится в старом городе, и в средние века, когда никакого нового города и в помыслах не было, являлась действительно самой широкой. Она начинается у Вышгорода и степенно спускается к морю.

– Привет, Валерий! – говорит мне хорошенькая барменша с идеальной прибалтийской прической. Светлые локоны до плеч и аккуратная прямая челка. – Привет, – говорит она, – куйдас кяси кяеб?

– Привет, Эви, – отвечаю я и заказываю кофе с ватрушкой.

– Ликер в кофе или коньяк? – спрашивает она, заговорщицки подмигивая.

– Нет, ничего не надо. У меня важная встреча.

Эви кивает и улыбается. Она и в школе всегда кивала и улыбалась, даже если получала двойку.

Дальнейшая жизнь частенько выставляла ей плохие отметки, порой – несправедливые. Она терпеливо кивала и улыбалась, не говоря худого слова о своих обидчиках: ни о сбежавшем муже, великодушно оставившем ей ребенка, ни о секретарше торговой фирмы, которая выжила ее с работы, приревновав к генеральному директору, может быть, впрочем, и не без основания. Идеальная работница сферы обслуживания. Посетитель не должен догадываться ни о каких ее трудностях и заморочках. У посетителя, небось, и своих хватает. А здесь – кивок и улыбка. Идеальная эстонская женщина.

Я беру поднос с кофе и ватрушкой и направляюсь к пустующему столику у окна. Поднос ставлю не на стол, а на подоконник. Забираюсь на стул, устраиваюсь боком к столику, лицом к окну. За окном – широкая улица, мощенная брусчаткой, приспособленная для проезда закованных в латы всадников. На противоположной стороне улицы – российское посольство. Туда я и отправлюсь через пятнадцать минут. Очень не хватает Евгения. Последнее время большинство моих контактов с официальным внешним миром происходило через него. Это избавляло меня от многих неудобств, неловкостей и объяснений. Он всегда понимал меня с полуслова, и всегда правильно. Как-то мы сошлись с ним… Я тогда еще работал в цирке. Я имитировал широко известного смешного клоуна. Я старался делать то же, что и он, только работал не на арене, а на бордюре. Свой природный недостаток я обратил на пользу искусству, потому что только маленький человек может бежать непрерывно по круглому бордюру и ему на этой бесконечной бархатной дорожке будет просторно. Музыканты задавали бешеный темп, мой бег, мои антраша, мои репризы – все укладывалось в эти ритмы, а они были зажигательны. Евгений иногда приходил к своему отцу, дирижеру циркового оркестра. Высокий, мешковатый парень навел меня на мысль об одной репризе, в которой ему отводилась роль «подсадки». Значит, так. Я скачу под музыку по бордюру со связкой воздушных шаров. Иногда я останавливаюсь и принимаюсь заигрывать с детьми, сидящими в первых рядах, дурачусь и одариваю их шарами. Когда добегаю до высокорослой «подсадки», «подсадка» встает с места и жестами просит у меня воздушный шар. Я протягиваю шар, но в последний момент прокалываю его иголкой. «Подсадка» в досаде замахивается на меня, я отбегаю на безопасное расстояние и жестами и мимикой изображаю такой примерно текст «Нехорошо обижать маленьких; я такой маленький, а ты такой большой – ай-ай-ай».

Это был мимолетный штрих, который добавлял моему выходу веселости.

С Евгением мы поладили, я договорился, чтобы ему платили за выходы. Копейки, но ему было приятно в принципе. На мою удачу, он работал расклейщиком объявлений и, стало быть, своим временем мог распоряжаться свободно. Мало-помалу мы сошлись поближе, стали настоящими друзьями. В особенности после смерти Лики, когда я остался один. Да он вскоре и поселился у меня, рассудительный, неглупый, независимый парень, воспитанный, как говорится, матерью-одиночкой – у циркового дирижера давно уже была другая семья. Флегма, полная моя противоположность. Как сказал поэт, «они сошлись – волна и камень, стихи и проза, лед и пламень»…

А теперь он арестован по обвинению в убийстве. Бред.

Бред, бред.

Я взглянул на часы. До встречи в российском посольстве оставалось пять минут. Я соскочил со стула и вышел из кафе.

– Это… вы?

Секретарь посольства был растерян, но пока я закрывал за собой дверь, справился с собой и с улыбкой пожал мою руку, тактично стараясь не наклоняться, чтобы не подчеркивать разницу в росте.

Он представился:

– Иван Иванович.

До чего же нравится мне такое имя-отчество! А встречается редко. Я подумал, что это к добру и улыбнулся.

– А вы – Валерий…

– Янович, – подсказал я.

– Слушаю вас, Валерий Янович.

– Мой друг и соавтор арестован по подозрению в убийстве, которого он не совершал, и сейчас находится в тюрьме на острове Метсамаа. – Я подумал и уточнил:

– В городе Луйгесааре.

– Как будто там есть другие города, – резонно заметил секретарь посольства.

– Да, конечно. Но поймите меня – я волнуюсь. Он же российский подданный, заберите его!

– Расскажите все, что вы знаете по этому случаю.

– Подробно?

– Подробно.

И я начал с ресторана.

Секретарь слушал меня внимательно, но мне вдруг показалось, что он не столько вникает в суть моего изложения, сколько рассматривает меня и прислушивается к моему голосу. Когда я дошел до брейка в ресторане, он вежливо прервал меня и спросил:

– Послушайте, Валерий Янович, а вы случайно в цирке не работали?

– Работал.

– Тогда я ваш большой поклонник.

Он помнил все мои репризы, особенно репризу с проколотым шариком, он и сейчас с удовольствием ее смаковал.

– Это была «подсадка», «подсадку» звали Евгением Ломовым.

– Это… тот самый? – уточнил он.

– В том-то и дело! – воскликнул я, не скрывая радости, что выделился из общего ряда, и секретарь Посольства, к счастью, – любитель цирка; теперь, конечно же…

Это был пожилой человек, сделавший не слишком блестящую карьеру. Но чувствовалось, что это обстоятельство не портило ему настроения. Он предложил мне сесть, я устроился в кресле, секретарь сел напротив меня.