Мак и его мытарства - Энрике Вила-Матас

дни без этих брешей, которые открывают нам путь, заставляют работать наше воображение и служат метой, обозначающих незаконченность произведения искусства, мы, без сомнения, не могли бы шагу ступить, а возможно, и дышать.

&

Отчетливей всего у меня в памяти остались отдельные воспоминания чревовещателя Вальтера: яванский зонтик, севильский цирюльник, город Лиссабон, оборванная любовь, которые мой сосед искусно и тонко разбросал по всему пространству романа. В центре этих воспоминаний, если не путаю, – основной конфликт Вальтера, чревовещателя, который борется с неприятностью, весьма серьезной для человека его профессии: он наделен уникальным голосом, тем самым знаменитым собственным голосом, вожделенным для многих писателей, а для него, по очевидным причинам, представляющим изрядную проблему, с которой ему все же удается совладать, расщепившись на столько голосов, сколько рассказов или зарисовок содержится в его мемуарах.

Да, это запомнилось мне из «Вальтера…», которого я намереваюсь на днях перечитать. Когда я читал его раньше, то осилил, по правде сказать, не больше половины, однако заглянул, что правда, то правда, в последнюю главу, как поступаю всякий раз, когда хочу бросить книгу, но вместе с тем желаю знать, чем же дело кончится, а заглянув, выяснил, что чревовещатель сбежал из Лиссабона, пересек несколько стран и очутился посреди некоего спиралевидного канала, пронзавшего земную твердь, а когда уже казалось, что эта бесконечная тьма вот-вот всосет нашего героя, спираль эта вытолкнула его вверх и вернула в некое странное отдаленное место, где он, нимало не растерявшись, сделался рассказчиком в самом что ни на есть историческом центре, у истоков рассказа, то есть в древней счастливой Аравии.

И книга, по сути, – мне кажется, я предчувствовал тот день, когда по диагонали просмотрел этот финал, – это странствие к истокам рассказа, к его изустному прошлому.

6

Чего бы ни отдал я, начинающий писатель, склоненный над деревянным прямоугольником в кабинете, да, чего ни отдал бы я за обладание вот этим собственным голосом, который так мешает чревовещателю достичь совершенства в своем мастерстве?

Да ничего бы не отдал, потому что не вижу, как это меня касается. Ибо я не чревовещатель и, собственно говоря, не писатель, а всего лишь водитель дневника, бродящий по своему кабинету в поисках ответа на вопрос: какой облик может принять это насекомое, этот таинственный паразит повторений, который неустанно высасывает жизненную силу из зеленых листков или грызет листки исписанные, а потом скрывается за одним из тысяч поворотов жизненного пути.

Я продолжал размышлять об этих материях, обкатывая в голове текст, имеющий, бог даст, шанс быть набранным на компьютере, как вдруг посреди улицы Диагональ увидел женщину и, хоть и прошло сколько-то лет, узнал ту, которая так пристально смотрела на нас с Кармен, когда мы из-за аварии на Трансальпийской трассе оказались на станции Киршбах. Мне показалось таким невероятным, если не невозможным, чтобы это была та самая дама, что так изящно курила на фоне снегов и чьего имени мы тогда не узнали, что я спросил себя, не пытаюсь ли я, в своем стремлении заносить в дневник все повседневные события и уклоняться от угрозы романа, так вот, не пытаюсь ли, спросил себя я, увидеть в реальности то, чего там нет?

Я подошел поближе и, как и следовало ожидать, убедился, что эта женщина не та, что была на станции Киршбах. И ведь на этом самом месте улицы Диагональ, на пешеходном переходе, ведущем к улице Кальвет, меня несколько месяцев назад встревожила другая женщина. И не вызывает сомнений, что именно это натолкнуло меня на мысль, что в этом отрезке есть нечто странное, и я не должен терять его из вида. В тот раз, когда это произошло впервые – несколько месяцев назад и всего через несколько дней после того, как бизнес мой развалился окончательно, – неизвестная девушка, которая шла в нескольких метрах впереди и говорила по телефону, вдруг вскрикнула и зарыдала так, что согнулась и рухнула на колени.

Вот она, пресловутая действительность, подумал я тогда. Такова была моя первая, холодная и единственная реакция при виде внезапно упавшей на колени девушки. Реакция несколько замедленная, быть может, от того, что после краха моей фирмы я ходил по улицам, отрешившись от всего, и был постоянно погружен в свой внутренний мир параллельный реальному.

Возвращение к случившемуся в тот день, тогда выяснилось, что девушка получила известие о смерти близкого человека, показало мне, что она пребывала в жизни и испытывала чувства, а я находился в той же самой жизни, что и она, однако, со значительно меньшей способностью чувствовать, чувствовать истинно и искренне, не призывая на помощь воображение. Я понял не только это, но и почему после этого девушка показалась мне заслуживающей восхищения и даже зависти, ибо она брала в расчет исключительно собственную и ничью иную жизнь и, быть может, поэтому с такой истинной силой испытывала боль, меж тем как я описывал дым параллельного мира, отчасти ослабившего мои связи с миром реальным.

Сказать по правде, сегодня я сделал шаг назад: чуть ли не оробел, увидев, что это вовсе не женщина со станции Киршбах. Одного не могу понять: а чего я ждал? Каким образом она могла оказаться той, о которой я подумал? Я вдруг осознал, что в последнее время, когда я думаю о чем-то, моя прихотливая натура то и дело начинает желать, чтобы предмет моих раздумий немедленно оказался передо мной, там же, где нахожусь я, как будто я вдруг счел, что мне самому по силам сотворить реальность.

Замечу вкратце: этот сильный и внезапный порыв к реальности есть первое следствие того, что вот уже шесть дней я упражняюсь в писательстве. И я решил включить в дневник историю с женщиной из Киршбаха. Впрочем, у меня возникло впечатление, что историю эту я позабуду, прежде чем успею добраться до дома. И это случится хотя бы потому, что утреннее происшествие тесно связано с внезапным появлением в поле моего зрения Санчеса: мой знаменитый сосед стоял и курил, тупо уставившись в одну точку и прислонившись к стене у витрины магазина готового платья на улице Кальвет.

Подойдя поближе, я не замедлил сообразить, что он ждет свою супругу Делию, а та разглядывает товары в магазине. Он кисло улыбнулся мне и с театральным отвращением выбросил сигарету, словно показывая, что он, хоть и курит, но безо всякого удовольствия. У меня возникло впечатление, что ему не нравится торчать посреди улицы, где его оставила жена, потому что таким образом он подставляет незащищенный борт