📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаНаш Витя - фрайер. Хождение за три моря и две жены - Инна Кошелева

Наш Витя - фрайер. Хождение за три моря и две жены - Инна Кошелева

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 31
Перейти на страницу:

Обо всём этом нежданно-восточном базаре, караван-сарае, балагане? С вкраплениями европейских удобств, услуг и мыслей и всё-таки раскаленно-восточном?

Какой-то умник-нудник из еврейского агентства «Сохнут» в Москве предсказывал ему, что на святой земле всё бездуховное будет видно, как пятна на белой одежде.

Если бы он что-либо тогда видел! Если бы хоть что-то воспринимал! Он столько готовился! И он совсем не был готов к такому Израилю.

Шок. Чернота, тьма. Во тьме молния: на тебе семья!

И всё по новой.

Дни, как сон. И сны, как реальные дни.

Какие здесь снились сны!

Манечке по приезде приснилось, что стоит на льдине, которая движется без определённого направления и даёт трещины, крошится по краям. Вода, вода! Кругом вода! А льдина сходит на нет. Полный облом!

Витеньке во сне как бы радость — в огромной толпе кто-то жмёт ему отведённую за спину руку. По-доброму так, мол, не дрейфь, поддержу. Оглянулся и понял: обе руки его, и та, что жмет, и та, что чувствует рукопожатие. Не на кого, мол, надеяться, кроме себя.

А музыка, музыка не снилась. Музыка ему вообще не снится. Когда-то — в юности — снились цветовые вихри. Нечто скрябинское. Если звук — волна, цвет — волна, тогда и весь мир — музыка.

Абсорбция — это абсорбция. Как у всех. Нет, всё же были свои особенности. Например, в плохой гостинице Витина семья-мишпаха жить отказалась. Даже за счёт Сохнута.

— Видали мы эти коммуналки, — брезгливо поморщилась Манечка.

Караван забраковал Витенька.

Мише и Саше отдельный домик-вагончик на склоне горы с видом на замок жестокого царя Ирода понравился. Маня уже делала вид, что почти восхитилась безлюдьем: ах, ах, Херодион (так это здесь называлось на всех географических картах), Иудейская пустыня, древняя земля, века и звёзды. Жалела мужа Манечка, не хотела больше его напрягать.

— Временное жильё. Экзотика. Даром, — продолжал уговаривать себя Витенька. — Отсюда быстрее переселят в социальное.

Но всем эти доводы отменял звук: капля бьет по железу… Капля точит и точит…

Не беда, что на территориях («контролируемых», «оккупированных», простреливаемых палестинцами, другие живут, и они смогут). Не беда даже, что зимой придётся коченеть в металлической скорлупке, а летом поджариваться в ней, как на сковородке. Но эти ржавые подтеки на стенах, вместо таганской розовой ню… Первое, что увидит, проснувшись, Манечка — эти разводы цвета говна и мочи?! Пусть их живут на халяву, кто хочет!

Что поделаешь! Не будучи аристократом по рождению, Витенька все же, наверное, был фрайером: важные решения в своей жизни он принимал иногда, исходя из посылов эстетических.

Ночевала Витина мишпаха в иерусалимской «схардире». Съёмная эта квартира была из трёх комнат: по спальне для деток, а Мане и Вите салон. Дом нависал над городом, похожим на сон. Иерусалим не напоминал ни о чём, виденном Витенькой в яви. Ночью огни вились вокруг гор, как небесные ожерелья на шеях могучих и невидимых духов. «Где я?» — спрашивала вслух Манечка, завороженная электрическим сиянием. Впрочем, Манечка тут же свалилась в тяжёлый сон после всего пережитого за день. И дети спали. Только Витя, переутомившись, заснуть не мог. Он склонился над Сашей, чтобы осторожно убрать с лица лёгкие, сыпучие её волосы. У постели Миши сердце сжалось: восемнадцатилетний здоровый лоб лежал в позе малыша, на спине, закинув руки на подушку. Такой беззащитный перед грядущими невзгодами. Когда он был крохой, почему-то не вызывал такой острой тревоги. И те грязные расплывшиеся в тумане огни на Таганке не будили страха. А эти, ярко-голубые и оранжевые, были опасно-красивыми.

…Всё было путём, но одно неудобство: пустые карманы… Несколько агорот после расчётов с хозяином и визитная карточка с телефонным номером. От Сони Эйнштейн. Всё!

И потому в течение первого года можно было увидеть Витеньку на самых чёрных работах. Некое возникает мелькание, много этих работ.

И все очень чёрные.

Одна работа образовалась рядом, в соседнем доме. Если Витенькин дом взметнулся над городом вверх, то этот сполз по горе вниз. Верхний этаж выпускал жителей на то шоссе, на которое выходил Витя из лифта на своём нижнем.

Здесь Витенька возил по асфальту молодое перекрученное полиомиелитом тело в инвалидной коляске.

Дом инвалидов. Обслуге положено радостно улыбаться, и Витенька улыбался своему Давиду. Поэтому, наверное, Давид к Витеньке привязался и просил приходить не только вечером, но и с утра. Витенька бы рад, будь Давид сыном богатых родителей. Но Давидовы родители могли оплатить лишь час перед ужином, а для Вити теперь время — деньги. Давид спрашивал Витю на школьном, английском, как сказать медсестре по-русски, что та ему нравится. И под Витиным руководством заучивал: «У тебя грудь что надо.

И попка — тоже».

— Длинно, — удивлялся Давид. — На иврите короче: — Ани охев отах.

— Скажи на иврите.

Но на иврите сказать такое быстроногой хохлушке Давид стеснялся. И он скажет по-русски, сестричка всё поймёт и бросит Витеньке несколько смешливо-грозных взоров. Будь время, Витя и сам бы охотно поболтал с девушкой, приударил бы так, слегка.

Но времени нет.

Узкая белая полоска сна.

…Ночью Витя сидит в будке, наскоро поставленной бетонной норе среди пустыни. Витя с автоматом и его напарник с автоматом, оба они сторожат стройматериалы для туннеля. Шоссе пойдёт на поселенческие территории напрямик сквозь гору. Шоссе нет, тоннеля нет, стройматериалов пока тоже нет. Даже арабов поблизости нет. Есть только лисы, старчески лающие по ночам, да Петко, румынский еврей, приехавший в Палестину полвека назад. Петко сионист, сын сионистов. Петко рассказывает ему день за днём, как с отцом добирался почти десять лет из Европы до Израиля. Мама, папа, война, гетто, расстреливаемые пароходы, кибуц, пустыня, первое поселение в Иудее. Петко считал эти годы вычеркнутыми из жизни, а теперь они подошли к нему и потребовали — вспомни самое лучшее время. В юности не бывает потерянных лет.

Тысяча и одна сторожевая ночь! Витя и не заметит, как перейдёт на иврит с плохонького английского, языка жестов, эсперанто, сложившегося из обломков немецкого, польского, всплывшего вдруг из глубин памяти обрывков идиш бабушки-дедушки. Петко — его морэ (учитель), его ульпан. Петко — проводник по новой жизни. Именно он через полгода подберёт Вите с Маней дешёвую незаконченную постройку, которая станет их настоящим домом на этой земле. И поручится за них в совете ишува, израильского поселения на контролируемой территории, что эти руситы не будут мешать соблюдению субботы.

Ночью они спали часа по три в очередь.

Узкая белая полоска сна.

…Ранним утром, почти ночью, Витя мчит на грузовике по Иерусалимскому серпантину. Район Гило? Улица Мориа? Сады Сахаров? Можно. Это вчера было страшно приблизиться к большегрузу — как развернуть чудище у склада школьных пособий на узком перекрёстке? А сегодня, пожалуйста. Каждый класс в городе получит заказанный учебный материал. А Витя через месяц будет знать Иерусалим как свои пять пальцев.

1 ... 5 6 7 8 9 10 11 12 13 ... 31
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?