Дай мне шанс. История мальчика из дома ребенка - Алан Филпс

Луизин ярко-красный джип “чероки” был доверху забит детскими шубками и ботинками, горшками, коробками карандашей и ручек, купленными на деньги, собранные благотворительной группой. Здесь же стояли пакеты с домашним печеньем, которое Луиза своими руками испекла и покрыла глазурью.

Проезжая по Садовому кольцу и перестраиваясь из ряда в ряд, чтобы выскочить на полосу разворота в центре скоростной дороги, Луиза ловила на себе любопытные взгляды — в те годы не часто в центре Москвы можно было видеть женщину-водителя, а она к тому сидела за рулем мощного дорогого городского внедорожника. Да еще длинные светлые волосы… Они выехали на Новослободскую улицу, где их джип попыталась обогнать побитая "лада”. Ее пассажиры — четверо накачанных мужчин в кожаных куртках — с презрительной насмешкой смотрели на американку, посмевшую тягаться на дороге с сильным полом.

Прокладывая себе путь по оживленной магистрали, Луиза рассказывала, что, в отличие от других детских учреждений, дом ребенка № 10 находится практически в самом центре города, однако побывать в нем почти невозможно из-за несговорчивости главного врача, которая подозрительно относится к чужакам. Всех американок она считает представительницами религиозных миссионерских культов, а про последнюю переводчицу, побывавшую в доме ребенка, на полном серьезе говорит, что та ее сглазила. С тех пор она наложила строгий запрет на любую благотворительность на своей территории, а если кто-то проявлял упорство, объявляла, что учреждение на карантине. Но сейчас, объяснила Луиза Сэре, они намерены явиться без предупреждения.

Машина остановилась в конце ухабистой дороги, у больших ворот в облупившейся зеленой краске. Женщины толкнули калитку.

Не скоро Сэра сможет забыть представшую их взорам унылую картину: под голыми липами пара больших, построенных к русском деревенском стиле деревянных беседок с покосившимися крышами. Когда-то они служили украшением детской площадки, а теперь тихо догнивали, пока полностью не развалятся. Рядом стояли качели без сидений и открытая всем ветрам песочница, валялись пластмассовые тележки и тачки без колес или без ручек, дом ребенка помещался в двухэтажном желтом оштукатуренном здании. Когда-то оно было элегантным особняком, однако фасад с пилястрами был непоправимо испорчен безобразными хозяйственными пристройками, с первого взгляда выдававшими разместившееся здесь государственное учреждение.

Здесь нашли приют шестьдесят два ребенка — от новорожденных младенцев до пятилеток. Сэру поразила царившая вокруг тишина. Странно, если учесть, что малыши — народ скорее шумный. Всего в каких-нибудь пятидесяти метрах проходила многолюдная улица, по которой торопливо шагали пешеходы, предлагали свой товар лоточники, сновали попрошайки… Но тут… Тут как будто был совсем другой мир.

Сэра и Луиза по ступенькам поднялись на крытое крыльцо, загроможденное ветхой мебелью. В старых, обитых драным плюшем креслах высились груды сломанных игрушек. Почему никто не удосужился выкинуть весь этот хлам на помойку?

На крыльце сидела на скамейке молодая женщина в белом халате с невероятно толстым слоем косметики на лице. Она смотрела прямо перед собой и курила сигарету. Две иностранки, решительно распахнувшие входную дверь, не вызвали в ней ровным счетам никакого интереса. Подруги пересекли узкий коридор и через другую дверь вошли внутрь помещения. Их мгновенно обдало неистребимым духом специализированного учреждения: вонью затхлости, вареной капусты и мочи, К ним приблизилась женщина постарше, тоже в белом халате, в очках с толстыми стеклами, со стетоскопом на шее и листом бумаги в руках. Она узнала Луизу и приняла от нее пакет со сладостями.

— Мы привезли пальтишки и ботинки, о которых вы просили, — сказала Луиза.

— Это надо отдать Адели. Сейчас попробую ее отыскать.

Она оставила иностранок стоять в коридоре. По-прежнему — никаких признаков того, что здесь живут дети. Вдруг Сэра услышала доносящийся издалека детский плач и пошла по коридору, читая таблички на дверях: “Главный врач”, “Заместитель главного врача”, “Логопед”, “Массажный кабинет”. За дверями стояла тишина. Сэра попыталась открыть одну из них. Заперто. Наконец она обнаружила источник плача — в комнате с табличкой “Изолятор”. В двери была стеклянная панель. Заглянув в нее, Сэра увидела три бокса. В самом дальнем стояла детская кроватка, а в ней — мальчик лет двух. Он-то и плакал — подпрыгивая, уцепившись за прутья кроватки. Похоже, плакал он уже давно и силенок у него совсем не осталось, так что плач постепенно переходил в горестные всхлипывания. Никакого плюшевого мишки в кроватке. Никаких картинок на стенах. Ровным счетом ничего из того, что обычно бывает в комнате, где живет ребенок.

Сэра в ужасе отпрянула и чуть не столкнулась с женщиной, появившейся из кабинета заместителя главного врача.

— Простите, пожалуйста, но что там такое с мальчиком в изоляторе? — спросила Сэра. — Он… Кажется, он очень расстроен.

— Он только сегодня утром поступил. Мать — студентка. Не может одновременно учиться и воспитывать ребенка. Так что пару лет побудет здесь. Потом ей с ним полегче будет.

— Но почему он там совсем один?

— По инструкции мы обязаны на три недели изолировать его от остальных детей. Вдруг у него какая-нибудь инфекция.

— Но он не выглядит больным…

— Таковы правила. Трехнедельный карантин. Потом его определят в группу.

— У него там ни одной игрушки.

— Таковы правила. Игрушки тоже переносят инфекцию, — твердо произнесла заместительница главного врача.

Сэра уже открыла рот, чтобы спросить еще о чем-то, но тут показалась рассерженная Луиза.

— Я же просила тебя не задавать лишних вопросов, — прошептала она. — А то нас больше сюда не пустят.

В эту минуту с улицы вошла женщина в очках с толстыми стеклами. За ней по пятам следовала старуха с испачканным сажей лбом. Из-под зеленого головного убора, напоминавшего старинный чепец, выбивались пряди седых волос. На руках у нее были старые грубые рукавицы. В одной из них она несла угольное ведерко.

Уборщица, мелькнуло у Сэры. Но, когда их представили друг другу, выяснилось, что это Адель Владимировна, главный врач сиротского приюта — тот самый человек, на плечах которого лежала ответственность за шестьдесят две детских души.

— Котел пора чинить, — сказала Адель, сдергивая рукавицы. Она переводила взгляд с иностранок на свою заместительницу и обратно, и в этом взгляде читался испуг.

— Адель, мы привезли вам пальтишки и ботинки, о которых вы говорили, — проговорила Луиза. — Они в машине. Если кто-нибудь откроет ворота, мы подъедем прямо к входу.

Несмотря на свое высокое положение, Адель