Дом потерянных душ - Ф. Дж. Коттэм

Ситон посмотрел на часы. Ему совсем не улыбалось шагать в темноте по хрустящему гравию университетских дорожек. И вообще, ему хотелось оказаться сейчас подальше от этого места до наступления сумерек. Он не хотел идти на риск еще раз столкнуться с обладателем гетр. За окном из низкой иссиня-черной тучи не переставая лил дождь. Но было всего два часа дня. Ситон поудобнее уселся в кресле, и профессор начал свой рассказ.

Дорога на Уитстейбл вела почти прямо на восток, и Ситон двигался навстречу ночи, оставляя позади закат, слабо пробивающийся сквозь облачность и отражающийся в зеркалах заднего вида Восточнее Уэстерхэма, в нескольких милях от него, проходила трасса М-25. Свернув на нее, можно было бы влиться в поток спешащих за город на выходные машин и до самого Боксли ехать на приличной скорости. Но Ситон предпочел добираться проселочными дорогами. Дождь все не переставал, но электроника приборной доски хотя бы не преподносила больше неприятных сюрпризов.

Поездка Уитстейбл сулила Ситону сомнительное удовольствие. Девушку, совершившую попытку самоубийства, звали Сара Мейсон, ей было девятнадцать. И отец, и мать у нее умерли, а ближайшим родственником был брат Николас. Как-то связанный с армией, он взял отпуск по семейным обстоятельствам для ухода за сестрой. Сейчас она находилась в родительском доме, перешедшем в собственность Николаса. Здание в викторианском стиле ничем не выделялось из точно таких же, выстроившихся вдоль городского пляжа под названием «Гребень волны».

Ник Мейсон был искренне рад встретиться со специалистом по душевным травмам из Лондона. Но не у себя дома. Он готов был проконсультироваться с Ситоном, доверив наблюдение за сестрой опытной сиделке. С психологом из Лондона он решил встретиться в «Доспехах Пирсона» — ресторанчике, славящемся блюдами из морепродуктов в городе, славящемся добычей этих самых морепродуктов. Мейсон нанял трех сиделок, обеспечивавших сестре круглосуточный квалифицированный уход.

— В каких войсках он служит? — поинтересовался Ситон у Коуви.

— Это мне выяснить не удалось, — ответил тот. — Что, как мне кажется, уже говорит само за себя.

Впрочем, по дороге в Уитстейбл голова Ситона была занята не крабами и омарами и даже не вопросами ведения тайных войн в духе «плаща и шпаги». Он вспоминал рассказ, услышанный в унылом кабинете профессора Кларка, где тот пытался спастись от плесени и перебоев с электричеством. Сидя за рулем «сааба», Ситон снова и снова прокручивал в уме услышанное.

Питер Антробус был тридцатичетырехлетним аспирантом, писавшим докторскую диссертацию по философской этике. Благополучно получив степень бакалавра, он катился вперед по академическим рельсам, щедро смазав их финансовой независимостью. Благодаря этому Антробус мог учиться, не гоняясь за стипендиями и не участвуя в мышиной возне вокруг получения грантов. Напротив, его сотоварищи поговаривали о крупном пожертвовании, внесенном его родителями в фонд университета. Старинное происхождение их капитала позволяло им потворствовать увлечению сына чисто абстрактной наукой и не считать его занятия пустой тратой времени и пренебрежением карьерными возможностями.

Единственной проблемой стал категорический отказ Питера поселиться в студенческом общежитии. Кларк честно признался Ситону, что причина такого упрямства была, скорее всего, тоже финансового свойства. Университет взимал со студентов плату за проживание на своей территории, заведомо завышенную по сравнению с расходами на их содержание. Порядок был строгий, и предприятие приносило сказочную прибыль. Как только Антробус вник в суть дела, он предложил администрации дарственный взнос, равный годовой сумме за проживание. И все получилось. Питер вместе с подружкой обосновался в заброшенном каретном сарае, стоящем на перекрестке дорог в двух милях от университета.

Они оба были стройные и очень бледные, с одинаковыми светло-русыми волосами, оба предпочитали одеваться в черное. На неискушенный взгляд профессора, их гардероб состоял из стильных и явно дорогих вещей. Профессор Кларк постоянно видел Марту и Питера вместе, и это его ничуть не удивляло.

Однажды, один-единственный раз, они пригласили его на вечеринку в свою компанию. Парочка беспрерывно курила и пила абсент, но почти не притрагивалась к холодным закускам, которые они приготовили сами. Стоял февраль, и в каретном сарае было зябко и неуютно, но еще более невыносимым показалось Кларку демонстративное сладострастие хозяев. Они вполне могли бы сойти за брата и сестру, если бы не держались постоянно за руки и то и дело не лизались. Профессор рассказал Ситону, что они поставили музыку, чтобы потанцевать, но все танцы свелись в результате к откровенным обжиманиям, совсем как у подростков в темном кинозале.

— В тот вечер они вели себя неподобающе. И это еще мягко сказано.

— А какая была музыка?

— Для их возраста несколько старомодная, — чуть подумав, ответил профессор.

— А более конкретно? — настаивал Ситон.

— Фортепианные пьесы. Рэгтайм.

— Рядом с каретным сараем есть какой-нибудь водоем?

— Ни рек, ни ручьев. Ничего такого, — снова порылся в памяти Кларк.

— Значит, воды там совсем нет?

— Проточной воды нет, — пояснил профессор. — Но есть пруд.

Ситон кивнул.

— Это имеет какое-то значение?

— Прошу вас, профессор, продолжайте. Простите, что перебил.

Профессора больше всего поражало отношение Питера Антробуса к нравственности. Преподаватель этики рассказал, что Антробус подходил к этому предмету, совсем как только что научившийся ходить ребенок ковыляет ко взведенной ручной гранате. Питера тоже снедало любопытство, при этом он был начисто лишен каких-либо предрассудков и страхов. Похоже, ему ни разу в жизни не приходилось сталкиваться с принципами, регулирующими и ограничивающими поведение человека в обществе. Выходит, его никто никогда не обижал, а не испытав хоть однажды таких переживаний, невозможно усвоить урок сострадания к чужой боли.

— Будто он никогда и не рождался, — пробормотал Ситон.

Он сидел за рулем «сааба» и, спеша навстречу сумеркам по дороге в Уитстейбл, то и дело нажимал на газ, чтобы прибавить скорости.

Антробус представил Кларку смелое эссе о контагиозном свойстве зла. Вопреки ожиданиям, речь в нем шла вовсе не о демагогии и не о харизматических лидерах, способных сподвигнуть своих последователей на стихийные проявления жестокости во имя религиозных или политических идеалов. Там ни слова не говорилось ни о гонениях, ни о погромах. Вместо этого Антробус взялся отстаивать мнение, будто на Земле существуют особые места, заражающие определенных людей недугом, воспринимаемым социумом как Зло. Он назвал таких людей случайными жертвами инфицирования. При этом Антробус указывал совершенно конкретные адреса. Так, он упомянул частное владение в Чикаго и одно палаццо в Венеции. Атмосфера, царящая на отдаленной горнолыжной базе в Тирольских Альпах, была воспроизведена настолько правдоподобно, что у профессора мурашки бежали по спине, пока он читал описание событий, некогда там происходивших, если верить Антробусу. В мортирологе зловещих адресов оказались и два британских: один — в трущобах Глазго, а другим, разумеется, был дом Фишера.