Луначарский - Юрий Борев

Луначарский в «Письме о пролетарской литературе» пишет, что искусство — «оружие огромной ценности» и пролетариат должен научиться владеть им. Луначарский при некоторой склонности к тому, что позже получит название «вульгарный социологизм», стремится избежать его или по крайней мере отойти от его крайних форм. Он подчеркивает, что нельзя строить пролетарскую литературу как узкоклассовую или как вариант публицистики. Важно выстроить правильные взаимоотношения пролетариата и интеллигенции, важно особенно беречь и развивать отношения с той частью интеллигенции, которая приходит в лагерь пролетариата. (Борьба. 1914.№ 1,3, 6.) Эти идеи высказаны были Луначарским задолго до Октября и до того, как он стал наркомом просвещения, однако уже в этой работе его размышления во многом предвосхищают культурную политику будущего Советского государства.

Луначарский стремился создать марксистскую эстетику — основоположники марксизма эстетику разрабатывали не специально и не системно, а то, что было ими сделано, в то время еще не было опубликовано. Плеханов же ограничился разработкой социологии искусства. По мнению Луначарского, «самые вопросы стиля как такового, самые вопросы художественного творчества, художественного мастерства, самый вопрос психологии художественного наслаждения в литературе, равным образом как основы эстетики в собственном смысле этого слова, то есть положительного эстетического чувства, с которым мы воспринимаем нравящееся нам искусство, остались, к великому нашему сожалению, в стороне от Плеханова как искусствоведа и литературного критика». (Собрание сочинений. Т. 8. С. 273.)

У Луначарского было свое представление о предмете и задачах этой науки: «…эстетика есть наука об оценке и отчасти о вытекающей из оценки творческой деятельности. Понятно, таким образом, что эстетика оказывается одной из важнейших отраслей биологии как науки о жизни вообще… Не только эстетика, но и вся психология и даже социология должны рассматриваться как части науки о жизни и рано или поздно будут рассматриваться с точки зрения основных законов биомеханики…» (Собрание сочинений. Т. 7. С. 43.) Тем самым Луначарский впадает в вульгарный позитивизм, не разграничивая естественные и общественные науки.

Крупнейший аксиолог второй половины XX века Л. Столович так характеризует представления Луначарского о категории прекрасного: «Обращение к биологии в широком смысле дает возможность Луначарскому противопоставить идеалистическое понимание истины, добра и красоты „реалистической“ их интерпретации. Если „истина, красота и добро слились у идеалистов в один потусторонний, умопостигаемый мир — в царство небесное“, то „истина, красота и добро или познание, счастье и справедливость“ соединяются у активных реалистов в один идеал могучей, полной жизни, который человечество может завоевать на земле путем эмпирического познания, техники и художества и, наконец, социального творчества». Сама «красота человека — как тела, так и лица — сводится, по преимуществу, к совокупности признаков, обличающих здоровый, сильный организм, одаренный живой и богатой психикой». И заканчивается трактат-эссе формулой: «Единственное благо, единственная красота есть совершеннейшая жизнь». (Столович Л. Н. История русской философии: Очерки. М., 2005. С. 474.)

Декабрьское вооруженное восстание захлебнулось… Завтра Новый год… Что принесет он? С этими мыслями Анатолий Васильевич пробудился ото сна ранним утром 31 декабря 1905 года в номере гостиницы на Владимирском проспекте. Он не встал, а разрешил себе поваляться в постели. Он лежал, глядя в потолок и перебирая в памяти события последнего месяца, который был особенно напряженным. В Москве шло восстание, и правительство пустило в ход не только казачьи части, но и артиллерию. Плохо вооруженные рабочие дружины героически сражались на баррикадах. Пресня… кровь и героизм… жестокость и доблесть… бесстрашие и государственная сила…

Мысли текли сначала медленно, потом стали убыстряться и наконец стремительно понеслись в его голове. А может быть, Плеханов прав и «не надо было браться за оружие»? А может быть, прав Ленин и за оружие надо было браться, но браться более подготовленно, более решительно. А вообще-то говоря… состоялась репетиция… Всякое историческое действо, как и сценическое, прежде, чем возникнет какой-то результат, должно быть проиграно вчерне… должно быть отрепетировано и в его ход должны быть внесены режиссерские поправки…

Он окончательно проснулся, но не встал с постели. А воспоминания о бурном и напряженном последнем месяце уходящего, 1905 года не покидали его. Поток его сознания стал более внятным и логичным. С месяц тому назад газета «Новая жизнь», которой он отдал так много сил, была закрыта правительством. Закрыли и газету «Начало». Ленин решил создавать новую газету. Вместе с Лениным он организовал переговоры большевиков и меньшевиков. Он председательствовал на встречах, а линию искусно вел Ленин. Им удалось сделать почти невероятное: 6 декабря 1905 года вышел первый номер газеты «Северный голос». Там было сказано, что это издание выходит «по соглашению объединенных фракций РСДРП и под объединенной редакцией». Редкий и удивительный факт преодоления ленинской большевистской нетерпимости к любому разногласию…

…Он написал предисловие к книге Бебеля. В предисловии рассматривалась актуальнейшая тема: «Массовая политическая стачка и социал-демократия». Ему удалось проанализировать и определить условия успеха стачечного движения.

Он не отвлекал себя от воспоминаний никакими текущими делами, ведь 31 декабря — день подведения итогов прожитого в уходящем году. Он стал вспоминать, что же произошло с ним, с партией, с Россией в завершающемся через несколько часов 1905 году. Однако его воспоминания иной раз нарушали временной период сроком в один год и уходили немного в ближайшее прошлое… Да, он прав: одно слово может охватить все, что происходило и происходит, — революция. Однако это слишком общее, всеохватывающее слово обретало смысл и историческое содержание, когда память выхватывала из недавнего третий съезд, борьбу с меньшевиками, в которую и он, Луначарский, был страстно включен… Десятки статей в газетах, написанных им за этот год, ленинская телеграмма, которая, как по тревоге, вызвала его из мирной обители гармонии и высокого искусства — Флоренции — в охваченный революционной борьбой Петербург… Надо бы все это осмыслить. У Толстого в «Войне и мире» изображена эвакуация из Москвы. Какой-то кучер кричит: «Запрягать надо!» — а смертельно раненный Андрей Болконский слышит: «Сопрягать надо». Замечательно сказано: «сопрягать надо». Как же сопрячь все эти события в одно целое, именуемое революцией? При этом явно видно, что революция терпит поражение… Однако борьба еще не кончена… Она уходит в грядущее.

Нет, не суждено было Анатолию Васильевичу, неспешно вспоминая и раздумывая, бездействовать. В дверь постучали.

Вошел молодой энергичный человек с румяными от мороза щеками. Это был большевик Ермолаев. С ним в комнату ворвался запах арбузной свежести морозного утра. Ермолаев восторженно и возбужденно заговорил:

— С наступающим тебя! Можно ли так долго валяться в постели?

— Тебя тоже с Новым годом!

Луначарский стал быстро собираться, продолжая говорить: