Маршем по снегу - Владислав Прокопенко

Все присутствовавшие сразу засуетились. Кто-то бросился выполнять полученные поручения, кто-то остановился около лежавшего на полу главы государства. У одних в глазах читалась искренняя боль за любимого Руководителя, другие якобы вытирали слёзы, злорадствуя в душе. Свита любого короля во все времена разношёрстна и двулична, готова его тут же предать, если он упадёт, и петь здравницы новому королю, чтобы сохранить для себя место под солнцем.

Охрана уложила Руководителя на носилки и быстрым шагом понесла его к вертолёту. Чон Джин не отставал от вождя.

Пришедший в себя от испуга Преемник тихо подозвал заместителя министра государственной безопасности.

— Кан-тонму! Немедленно, своими руками пристрели этого строителя, пока он чего-нибудь не сболтнул. Только отведи его подальше, — тихо прошептал Преемник.

— Король утренней звезды! А что с Руководителем? Опять инсульт? — в голосе Кан Мин Хёка странно прозвучали нотки отчаяния. — Неужели он в ближайшие дни не придёт в себя?

— Всё нормально, это гипертонический криз. Пару дней прокапают лекарства, и он снова будет в строю. Когда вернёшься с полигона, будешь уже докладывать ему лично. А теперь быстро исполнять то, что я тебе приказал. Ясно?

Из-за шума винтов вертолёта никто не услышал выстрела. Хён Бин был мёртв.

Кондратьев позвонил где-то после обеда и предложил Артёму подъехать к станции метро «Новокузнецкая». Встретившись, друзья зашли в итальянский ресторанчик на Пятницкой.

— Здесь прекрасная кухня, живой огонь, а не разогретые в микроволновке блюда, — сказал Кондратьев, раздеваясь и передавая пальто гардеробщику.

— Может, на втором этаже расположимся? — предложил генерал. Друзья стали подниматься вверх по лестнице. Сверху спускалась официантка с подносом посуды. Кондратьев посторонился, к стене прижался и Артём. Посмотрев на мужчин, девушка вдруг оступилась и стала падать. Удивительно, но реакция Королёва была молниеносной. Он подхватил падающую девушку так, что даже посуда не успела упасть на ступеньки.

— Ну ты даёшь! Как в цирке. Только известный мне Дерсу может так среагировать! Надо же, и годы не берут! — с восхищением сказал Кондратьев, когда друзья уселись за стол. — Так!.. Что-то стало холодать, не пора ли нам поддать, — подмигнув Артёму, произнёс генерал. — Помню, помню… — поднял он руки, — ты у нас убеждённый трезвенник. Кто не курит и не пьёт, тот здоровеньким помрёт, — продолжил балагурить Кондратьев. — А ты случайно курить не бросил? — обеспокоенно продолжил генерал и погладил седой ёжик волос на голове.

— Не дождётесь, курил и буду курить. Поэтому если и помру, то никак не здоровеньким, — улыбнувшись, произнёс Артём и перекрестился.

— Да, кстати! Звонил сегодня Алексей Алексеевич, он ждал тебя вчера с утра. Не мог ему перезвонить?

— Командир! Честно говоря, закрутился и забыл. Домой ему позвоню после десяти вечера, мы с ним так договаривались. И прими мои благодарности, что сосватал его мне. Он не только психотерапевт хороший, но и как мужик нормальный.

— Артём! Прошу тебя, собери все силы в кулак и поработай с психотерапевтом. Я с ним беседовал, он не считает тебя потерянным для нас и верит, что ты справишься, извини, со своими тараканами в голове. При этом, пожалуй, я впервые от него услышал слова одобрения в твой адрес, когда ты предложил вместо медитации по системе йогов чтение молитв. Говорит, что он не додумался бы об этом.

— Всё нормально. Алексей Алексеевич утверждает, что первый этап пройден и я вроде прихожу к пониманию сути этого синдрома, а это — главное. Пытаюсь теперь научиться отключаться от проблем, как собака отряхивается от блох. Правда, не очень пока получается, срываюсь. Кстати, а откуда ты его так хорошо знаешь?

— А я разве не говорил? Так он из нашего полка, там, в Бадахшане. Тебя тяжелораненого вывезли на Большую землю, если мне память не изменяет, в конце 1984 года, а Алексей прибыл где-то следующей весной. Он же хирург по специальности. Это потом, когда уволился, занялся частной практикой. Через него много нашего брата афганца прошло, не все смогли привыкнуть к мирной жизни. Сейчас вот уже после Чечни клиенты пошли.

Друзья вдруг оба помрачнели. Кондратьев поднял рюмку.

— За тех, кто остался там, в Ваханском коридоре на Северном Памире! — проговорил он и замолчал.

— Дерсу! Не тянет назад, в Генштаб? — вдруг спросил генерал.

— Щемит иногда сердце, но сам понимаешь, не нужны новому руководству умные головы, — ответил полковник. — Да и честь офицерская нынче не в почёте, — помолчав, добавил он.

— Интересно… — язвительно протянул генерал. — Честь офицера, видите ли, не в почёте. Ты что, присягал конкретному министру или президенту? Начальники приходят и уходят, а офицеры и государство ос-та-ют-ся! Это аксиома для тех, кто служит Отечеству. Другого не дано, — резко закончил Кондратьев и переставил зачем-то бокалы на столе.

— Командир, не шуми…

— Ага, не шуми. Приходится шуметь. Все вдруг такие обидчивые стали, только рапорта и пишут. А кто, спрашивается, служить будет? Вспомни, что писал ротмистр царской армии Кульчицкий в «Советах молодому лейтенанту», ставших впоследствии неофициальным кодексом чести русского офицера. Забыл? А я скажу. В жизни бывает положение, когда надо заставить молчать своё сердце и жить рассудком. Это во-первых. Во-вторых, не пиши необдуманных писем и рапортов сгоряча. И последнее, о чём хочу напомнить: душа — Богу, сердце — женщине, долг — Отечеству, честь — никому. Повторяю для тех, кто в танке, — всё больше распаляясь, продолжал генерал. — Отечество — высшая ценность русского офицера. Главное — Россия, всё остальное преходяще и тленно. Ясно тебе? — закончил, тяжело дыша, Кондратьев и стал смотреть в окно.

— Да… — протянул Артём. — Похоже, тебя достала нынешняя обстановка в Генштабе, раз ты ударился в сокровенное. Знаешь, я тоже в последнее время частенько задумывался, что же должно лежать в основе понятия о чести русского офицера. Согласен с тобой, что Отечество — высшая ценность для русского воина. Но и без веры, святой и бескорыстной, той, которая побуждала русского солдата не жалеть живота своего, не обойтись. Вот ты сейчас сидишь и смотришь в окно. Что за ним? Что ты видишь? — спросил Королёв и замолчал, ожидая ответа.

— Что-что? Да ничего не вижу, снег идёт и темнеет.

— А всё-таки?

— Хм. Собор вижу. Точнее, насколько я знаю, это церковь Климента Папы Римского.

— Правильно… — протянул Артём. — И что ты можешь сказать о священномученике Клименте? Не о храме, а о том, кому посвящён сей храм?

— Честно говоря, ничего. Ты же знаешь, в отличие от тебя, я ещё не нашёл свою дорогу к Богу. Здесь спешки не должно быть. Всему своё время, — устало ответил Кондратьев.

— Не об этом я. Просто здесь как раз пример, когда вера становится смыслом существования человека. Не буду тебя сильно грузить, но пару слов скажу. Так вот. Священномученик Климент родился в Риме в начале нашей эры. Принял Крещение от святого апостола Петра, который впоследствии рукоположил святого Климента в епископа города Рима. Пострадал же он за веру Христову. Был изгнан тогдашним императором Траяном и сослан в Инкерманские каменоломни близ Херсонеса Таврического. Климент претерпел там жестокие мучения, но продолжил апостольскую деятельность, чем снова вызвал гнев римского императора. Мученика утопили в море с якорем на шее… — Артём тяжело вздохнул и продолжил: — Так я вот о чём. Истина — в вере. Вот её как раз и не хватает нам сейчас.