Убийство из-за книги - Рекс Стаут

И тут же выяснил, что чересчур поторопился. Женщина, открывшая мне дверь в квартире 4Е, не прятала глаза и спросила как ни в чем не бывало:

– Это вы звонили? Что-нибудь случилось с моей Рейчел?

– Вы – мать Рейчел? – спросил я.

Она с улыбкой кивнула:

– Уже довольно давно. Во всяком случае, это никогда никем не оспаривалось. Что случилось?

К такому повороту я не подготовился. Я считал само собой разумеющимся, что какой-нибудь полицейский или журналист поставит мать в известность о случившемся до моего прихода, так что был готов к слезам и причитаниям, но отнюдь не к тому, что мне выпадет участь сообщить матери страшную весть. Правильнее, конечно, было бы сказать все как есть, но та величавая гордость, с которой несчастная мать произнесла имя «моя Рейчел», расстроила мои планы и нарушила душевное равновесие. Не мог я и просто извиниться и слинять, сказав, что ошибся номером, поскольку выполнял поручение, завалив которое только потому, что мне вожжа под хвост попала, я расписался бы в профессиональной непригодности. В итоге я из кожи вон вылез, чтобы пошире улыбнуться, но, должен признать, язык у меня присох к гортани.

Она продолжала спокойно и дружелюбно смотреть на меня выразительными темными глазами.

– Наверное, надо бы впустить вас внутрь, – сказала она, – только скажите сначала, что вы хотите.

– Навряд ли я отниму у вас много времени, – выдавил я. – По телефону я сказал вам, что меня зовут Арчи Гудвин. Я собираю материал для статьи о практикующих стенографистках. Ваша дочь обсуждает с вами свою работу?

Она слегка нахмурилась:

– Вы могли бы спросить ее сами. Разве вы не можете?

– Могу, конечно, если у вас имеется причина не говорить.

– С какой стати у меня была бы такая причина?

– Не знаю. Но вот, допустим, если бы она взялась печатать рассказ или статью по заказу какого-то мужчины, рассказала бы она вам о нем – о его внешности или манерах? Или о чем говорится в рассказе или статье?

– Разве это не противоречило бы правилам? – продолжала хмуриться миссис Эйбрамс.

– Нет, конечно. Да дело и не в правилах, мне хотелось оживить материал, показать отношение к ее ремеслу родственников, друзей…

– Так статья будет посвящена Рейчел?

– Да. – Здесь я не солгал. Ни на йоту.

– И ее имя будет напечатано?

– Да.

– Моя дочь никогда не обсуждает свою работу ни со мной, ни с отцом, ни с сестрами за исключением разве что финансовой стороны. Да и то лишь потому, что часть своего заработка она отдает мне – на семейные нужды, – одна из ее сестер учится в колледже. Но она никогда не рассказывает ни о заказчиках, ни о самой работе. Если ее имя попадет в печать, люди должны знать правду.

– Вы совершенно правы, миссис Эйбрамс. Вы знаете…

– Вы упомянули родственников и друзей. Отец Рейчел придет домой без двадцати семь. Ее сестра, Дебора, здесь, сидит над домашним заданием, ей всего шестнадцать… мала для вас, верно? Другой сестры, Нэнси, сегодня не будет, она у подруги, но вернется завтра, в половине пятого. Теперь друзья… Один молодой человек, Уильям Баттерфилд, хочет жениться на Рейчел, но он…

Она умолкла, и в глазах ее блеснул огонек.

– Прошу извинить, но это слишком личное. Быть может, дать вам его адрес?

– Будьте любезны.

Она продиктовала мне номер дома на Семьдесят шестой улице.

– …Еще она дружит с Гулдой Гринберг, которая живет под нами, на втором этаже, квартира 2С. Потом – Синтия Фри… Но это не настоящее ее имя. Вы ее, конечно, знаете.

– Нет, боюсь, не имею чести.

– Она выступает на сцене.

– Ах да, конечно же. Синтия Фри.

– Да. Она училась с Рейчел в средней школе, но потом бросила ее. Не стану говорить о ней дурного. Моя Рейчел такая верная, лучшего друга и не придумаешь. Вот я уже старею, и кто со мной останется? Мой муж, конечно, и Дебора с Нэнси, и друзья – но главное, я знаю: до самого моего конца со мной будет Рейчел. Об этом вы должны написать. Я вам еще расскажу о ней, мистер Гудвин, только вы войдите и сядьте… Ой, телефон звонит… Простите, я сейчас.

Она повернулась и устремилась в комнату. Я не шелохнулся. Через несколько секунд до меня донесся ее голос:

– Алло… Да, миссис Эйбрамс у телефона… Да… Да, Рейчел – моя дочь… Что вы сказали?..

Я не колебался, что делать дальше. Вопрос был только в том, оставить ли дверь распахнутой или прикрыть ее. Последнее казалось более разумным. Я тихонечко, стараясь не стучать, притворил дверь и начал спускаться по ступенькам.

Выйдя на улицу, я посмотрел на часы – они показывали пять двадцать четыре. Добравшись до перекрестка, я оглянулся, заметил в конце квартала аптеку, поспешил к ней, отыскал телефонную кабинку и набрал номер. Трубку снял Фриц и соединил меня с оранжереей.

Когда Вульф подошел, я сказал ему:

– Мне удалось поговорить с матерью Рейчел. Она сказала, что ее дочь никогда не рассказывает дома о своей работе. Мы беседовали в настоящем времени, потому что она еще пребывала в неведении о случившемся. Ей хочется увидеть имя Рейчел в газетах, и она его увидит благодаря этому мерзавцу, с которым я разминулся на три минуты. Я ей ничего не сказал, так как только потерял бы на этом время. Завтра, когда она осознает, что выяснение подробностей о работе ее дочери может помочь найти мне убийцу, она, возможно, что-нибудь припомнит, хотя вряд ли. Имена нескольких друзей я узнал, но живут они в разных местах. Попросите ребят позвонить мне по этому номеру. – Я продиктовал номер телефона.

– Мистер Кремер настаивает на встрече с тобой, – сказал Вульф. – Я рассказал ему все, и он послал за книжечкой, но желает видеть тебя лично. Судя по голосу, он разозлился. Пожалуй, тебе стоит заехать к нему. Все же мы действуем сообща.

– Угу. И давно? Ладно, ладно, поеду. Не усердствуйте.

Я подождал в кабинке, чтобы никто не занял ее. По мере поступления звонков я препоручил Уильяма Баттерфилда Солу, Гулду Гринберг – Фреду и Синтию Фри – Орри, добавив, что желательно разузнать имена других друзей и знакомых мисс Эйбрамс, и пусть занимаются ими сами. Покончив с наставлениями, я прогулялся пешком до метро.

На Западной Двадцатой улице я испытал на собственной шкуре, насколько разозлился Кремер. Я давно уже сбился со счету, пытаясь определить, сколько раз меня вызывали в это учреждение за последние годы. Когда у нас с Вульфом есть что-то, на что Кремер хотел бы наложить лапу (или Кремер думает, что есть), меня тут же препровождают в его кабинет. Если дело пустяковое, мной занимается сержант Пэрли Стеббинс или кто-то из низших чинов. Если же требуется задать мне нахлобучку, меня бросают на растерзание лейтенанту Роуклиффу. Когда мне придется выбирать между раем и адом, я не стану ломать голову, а просто спрошу: «А где Роуклифф?» Одно время мы с ним были на равных – он надоел мне ничуть не меньше, чем я ему, – пока в один прекрасный день меня не осенило: надо начать заикаться! Дело в том, что, когда Роуклифф горячится и выходит из себя, он слегка заикается. Вот я и придумал – сперва раздразнить его, а потом разок заикнуться и посмотреть, что получится. Результат превзошел все ожидания. Роуклифф так взбесился, что стал мычать и запинаться на каждом слове, после чего я с полным основанием подал жалобу, что он меня передразнивает. С тех пор козыри были у меня, и Роуклифф это знал.