Ливонское наследие - Герман Иванович Романов

— даже собственных детей можно драть кнутом и лупцевать, забить до смерти, если хочешь — но не в такой день, ибо это нарушение установленного порядка. Следовательно, прямое и злостное попрание правил, что фактически является посягательством на общественные устои. Регенбах зло ухмыльнулся, глаза сверкнули, он молча взмахнул рукою, подавая знак рейтарам. Сразу же полдесятка воинов спешились, и по всем правилам военного дела окружили сарай, откуда доносились звуки плача.

Не совсем сарай, в русском понимании — добротное строение из плитняка, еще только возводимое, но уже внушительное. Хотя при таком строительстве потребуется несколько лет упорного труда целой семьи, и не факт, что оно получит окончательный облик.

Короткий визг оборвался на высокой ноте — все стихло. Из строения вышел рейтар, держа в руках безвольное тело девочки в порванном платье, настолько ветхом, что через дырки просвечивала белая кожа. Второй рейтар вынес совсем уж ребенка, мальчика лет семи, не больше, худого как щепка, в столь же изодранной одежде и босого.

В глазах детей застыл ужас, когда они узрели перед собой зловещих черных рейтар. Но они молчали, даже дышать боялись, и без команды встали, вернее, рухнули на колени перед епископом — кто же не признал бы повседневного облачения прежнего владыки.

К удивлению комтура и телохранителей, Магнус спешился, и знаком отослал сопровождение в сторону. С ласковой улыбкой посмотрел на детей, и тут же сжал зубы. Он все понял в одно мгновение — несчастные слуги похотливого хозяина, что истязает сирот. Девочка лет двенадцати опустила руки к земле, платьице было разорвано, а выше большого соска — грудь у нее не оформилась, так, припухлость — багровый оттиск пяти пятен — кто-то пальцами сильно сдавил ей кожу. Мальчик был избит, один глаз заплыл синевой, на голове в русых волосах запеклась кровь — не кулаком били, палкой, без всякой жалости.

Вскипела кровь, нахлынул гнев — с этим делом нужно было разобраться немедленно…

Глава 7

— Тебя как звать, дитя мое?

Эстонская речь Магнуса потрясла детей — оба вперились в него глазенками, русоголовые, носы кнопками — брат и сестра. Действительно, чтобы великий господин знал их речь — такое было немыслимо.

— Марией окрестили, а так Линда, мой господин.

— Как жену Калева, — Магнус погладил ее по растрепанным волосам, усмехнувшись — эстонцы всегда чтили своих мифологических героев, что вызывало жуткую ненависть со стороны католической церкви.

— Ты оттуда ты с братом пришла сюда?

Магнус мотнул головой на восток, в сторону материка, и девочка, поняв его, судорожно всхлипнула. Потом ответила дрожащим голоском, с едва сдерживаемым страхом в голосе.

— Папу зарубили, он корову не хотел отдавать. Зерно подчистую выгребли, дом спалили. Маму насиловали страшно — я все видела, с братиком спряталась. И тетку тоже… А детям ее головы разбили о стену…

Линда всхлипнула и разревелась, растирая кулачком глаза. Магнус ее только обнял за хрупкие плечи, успокаивая, присел рядом на корточки, и накинул на нее свой короткий плащ.

— Кто это сотворил?! Московиты?!

— Нет, мой господин. Они в полон только уводят, да дома грабят. То ревельцы, и с ними ливонские гофлейты были.

— Понятно, — Магнус сжал зубы — такие времена стоят на дворе жестокие. Немцы всегда так поступали с непокорными эстами, чтобы запугать их, сломить волю. Русским незачем убивать полон, особенно женщин — рабыни самый ходовой товар в военной добыче. И решил спросить, хотя прекрасно понимал, что его вопросы будут причинять девочке боль.

— Тебе сколько лет? Ты сама с братом на острова пришла?

— Четырнадцать летом исполнится, если доживу, а брату Паулю десять, — девочка с такой покорностью судьбе сказала эти слова, что Магнус вздрогнул. Это сколько лет они голодовали? И велика в них жажда жизни, раз оба выжили, не сгинули!

— Нас дядька привел, но два месяца назад помер — рана загноилась. Сами ему могилу выкопали и камнями заложили. А хозяин добрый, мы все делаем, а он рыбой нас кормит, хлеба вчера дал.

— А сегодня хотел тебя насиловать?

— Так выпил пива больше меры, вот и решился меня девичества лишить. Обещал монет полную ладонь насыпать… Я согласилась, хотя и страшно стало. Но деваться некуда — по одной его милости на свете живем. Так бы с голода зимой еще померли.

Девчушка говорила спокойно, но с такой обреченностью в голосе, что сердце щемило болью. А бесхитростное повествование продолжилось, и он ее внимательно слушал.

— Стал мне грудь мять, а у меня ничего ведь нет — больно было, вот и вскрикнула. А Пауль услышал и хозяина укусил, не понял братик, что я сама решилась на такое. Ведь страшное то с мамой видел…

— А он меня палкой стал бить, — мальчишка оскалился. — Кричал, что убьет, но мы убежали! Теперь не знаем куда идти — возвращаться нельзя, голову мне проломит, до смерти изобьет — кричал вослед!

— Ты храбрый малый, — Магнус улыбнулся. Имя друга на него подействовало дополнительным раздражителем, и он решил свести за него с этим неведомым пока бюргером счеты.

— И хорошо сделал, что за сестру вступился. И ничего больше не бойтесь в жизни — будет вам защита! А сейчас мы поедем и поговорим с вашим хозяином, что так поступать нельзя! Нехорошо он сделал!

— У него палка, мой господин, — малец округлил глаза. — Он грозился, что побьет ей любого, кто решит за нас заступиться! Карл большой, много больше тебя, и сильный. А ты худой…

— Не в размерах дело, — Магнус засмеялся, потрепав мальчишку, но стараясь не затронуть ссадину на голове. — Запомни — чем больше шкаф, тем он громче упасть может! На коне ездил? Нет? Эй, парни, прихватите мальчишку, он нам дом покажет, где меня палкой избить обещались!

Последнюю фразу он произнес на немецком языке, и она вызвала громогласный хохот рейтар. Магнус видел краем глаза, что двое вояк прислушивались к его разговору с девчушкой, и знали эстонскую речь, потому что тут же переводили слова своим товарищам. А те, оглядывая девчонку, только морщились — видимо, плотоядные вкусы некого Карла не одобряли — кожа и кости, какая тут любовь.

Магнус представил, чтобы началось бы в его времени — педофила поймали, и потом долго бы доказывали на суде вину. И засадили на прорву лет — но тут совсем иные нравы, такие выходки вроде детских шалостей или проказ — ведь не дочь почтенного бюргера невинности лишить хотел, а девку эстонку, прислугу бесправную. К тому же за плату — все сделано честь