Великий торговый путь от Петербурга до Пекина. История российско-китайских отношений в XVIII— XIX веках - Клиффорд Фауст

Ни Лангу, ни Бухгольцу абсолютных полномочий не делегировалось: все требования китайцев они обязаны были согласовывать с Иностранной коллегией, откуда поступали окончательные решения. Года не прошло, как было принято решение назначить в Китай полномочного представителя России, и к 3 марта 1725 года Л. Лангу прислали указ с требованием к нему донести такое решение до китайского двора. По-видимому, решение российского Сената послать в Пекин более многочисленную делегацию и назначить ее руководителем С.Л. Владиславич-Рагузинского стало ответом на донесение Л. Ланга от июля 1724 года. В нем он сообщал в Санкт-Петербург о прибытии на границу двух китайских министров, объявивших о миролюбивых намерениях нового китайского императора (династии маньчжуров) Юнчжэна и о его желании навести порядок на границе своей империи.

О сотрудниках тогдашнего русского посольства, за исключением С.Л. Владиславич-Рагузинского и Л. Ланга, известно совсем мало, и нам остается только назвать их имена. По сравнению с изначальными распоряжениями от июля 1725 года и списками на пересечение границы в августе следующего года персональный состав посольства претерпел существенные изменения. О военном начальнике полковнике И.Д. Бухгольце мы знаем только то, что он какое-то время служил в Сибири и имел некоторое представление о местных условиях. А при посольстве он командовал отрядом по обеспечению безопасности численностью 1300 человек пехоты и сотня драгунов. Такая важная задача, как топографическая съемка границы между Сибирью и Монголией, а также общая ее топографическая привязка поручалась некоему Степану Андреевичу Колычеву, занимавшему должность стольника и по совместительству главного составителя прошений (рекетмейстера) в Сенате. Изначально в посольство назначили еще двух геодезистов, но оба — и коллега С.А. Колычева, и его преемник — умерли, так что Степану Андреевичу пришлось справляться с поставленной задачей в одиночку. Но к ней он прекрасно подготовился во время предыдущей экспедиции по межеванию границ между Польшей и Турцией.

В составе посольства были, разумеется, секретари под руководством Ивана Глазунова и переводчик, а также два студента из отделения иностранных языков Московской славяно-греко-латинской академии, которым предстояло овладевать китайским и маньчжурским языками. В помощь С.А. Колычеву выделили двух землемеров для ведения топографической съемки. Вопросами религиозного утешения занимались епископ Иннокентий Кульчицкий и еще два священнослужителя. Иноземный лекарь взял на себя заботу о земных недугах участников предприятия. В общем и целом около сотни участников дипломатической миссии сопровождали порядка 1400 военнослужащих.

Настолько крупное и затратное (Коэн определил полные издержки в сотни тысяч рублей) предприятие должно было преследовать существенные цели. В изначальных указаниях, полученных Саввой Лукичом 5 июля 1725 года с исправлениями и дополнениями в последующие месяцы, а также в полной свободе действий посла просматривается намерение российского Сената поручить ему переговоры и принятие решений прямо на месте в силу складывающихся обстоятельств. С.Л. Владиславич-Рагузинского назначили чрезвычайным и полномочным посланником (чрезвычайным послом и полномочным министром). Поэтому в рамках таких расширенных и оттого в известной степени неопределенных полномочий, возложенных на него, он пользовался всей полной власти для ведения переговоров непосредственно от лица российского правительства, а также мог требовать от сибирских чиновников практически любые средства для удовлетворения нужд своего посольства. Предлогом для его предприятия считалась передача поздравления новому китайскому императору, представителю Маньчжурской династии по имени Юнчжэн, а также сообщения о вступлении на престол вдовы Петра Великого — Екатерины I. На приобретение подарков для нового китайского императора ассигновалась сумма в размере 10 тысяч рублей.

Еще 3 тысячи рублей предназначались на покупку подарков для высокопоставленных министров и персон, «проявляющих доброжелательность» к российскому посольству.

Основная задача С.Л. Владиславич-Рагузинского, на благо решения которой были направлены все остальные поручения, лежала в плоскости коммерции. От него требовалось восстановить обозную торговлю, а для этого предстояло наладить деловые отношения, на основе которых появлялась бы возможность подтвердить русскую государственную монополию или, по крайней мере, государственный контроль над данной, крайне ценной для государства деятельностью. Исходные инструкции содержали задание составить новое коммерческое соглашение с маньчжурами или как минимум возобновить прерванную торговлю. Казенные обозы должны были снова отправиться на Пекин, предпочтительно без уплаты каких-либо пошлин и сборов. А если удастся, то и получить соответствующее одобрение на назначение постоянного торгового представителя (консула или агента) в Пекине, под которым конечно же подразумевался Л. Ланг. Ради такого дела разрешалось использовать буквально все средства, в том числе привлечение на свою сторону советников-иезуитов, находившихся на службе у Юнчжэна. При этом разрешалось не скупиться на обещание им привилегий в виде свободной передачи почтовых отправлений через территорию России, которой они давно добивались, и беспрепятственного передвижения по Сибири. Следовало также добиваться от китайских властей разрешения свободно торговать по всей территории Китая, хотя перспективы такого предприятия, разумеется, были непредсказуемы. Савве Лукичу приказали без огласки собирать самую разнообразную информацию делового характера. В частности, сравнительные преимущества нескольких маршрутов и способы транспортировки товара через Сибирь; масштабы китайской торговли с западноевропейскими купцами в Кантоне, в том числе номенклатуру обменного товара и его цены, издержки на транспортировку товара от Кантона до Пекина (чрезвычайно важный фактор в соперничестве русских купцов с конкурентами в Кантоне), меры веса и деньги, имеющие хождение в Китае, а также характер китайской торговли с Японией. С.Л. Владиславич-Рагузинского предупредили о том, что он может договариваться как угодно, но условия двусторонней торговли должны быть максимально свободными от условностей, и, если маньчжуры настоят на таможенных пошлинах, их ставки должны быть меньше тех, что существовали прежде.

Определению, привязке и обозначению границы на самом деле отводилось только второе место среди приоритетов в русском видении положения вещей. С. Л. Владиславич-Рагузинскому приказали всячески откладывать определение границы на отдаленное будущее. Если же маньчжуры начнут настаивать на обозначении спорной границы к западу от реки Аргунь, Савве Лукичу предлагалось идти на уступки в интересах продвижения по самому главному вопросу — налаживанию торговли. Ни при каких обстоятельствах ему не разрешалось уступать китайцам территории Забайкалья, Удинска, Селенгинска, Нерчинска или земли, примыкающие к Иртышу на западе. Никакие ценные земли, особенно недра которых содержали золотые или серебряные копи, а также имели потенциальную ценность с военной точки зрения, уступке не подлежали. Фактическое обозначение границ делегировалось участникам будущей совместной русско-китайской комиссии. Ради укрепления российской позиции в этом деле следовало составить подробную карту, причем прямо на границе, ведь уже существовала точная съемка той местности. Расстроенный до глубины души первыми картами, составленными назначенным сибирским генерал-губернатором иркутским топографом Петром Скобельцыным (тот нанес одну только реку Аргунь), Владиславич-Рагузинский распорядился изготовить для него вторую карту, составленную тем же Скобельцыным и еще тремя топографами, которых послали в экспедицию на границу весной 1726 года. Эти четыре специалиста произвели съемку и нанесли на карту практически не известной никому монгольской границы, области верховий Енисея, нижнего бассейна Селенги и верхние притоки Амура, а также известную границу вплоть до самого океана. Им поручили обратить особое внимание на картографирование любых буддистских памятных знаков, способных послужить подтверждением притязаний китайцев на земли в Забайкалье, которые русские чиновники намеревались категорически отвергнуть.