Думай, как Эйнштейн - Дэниел Смит

Его отказ от формального академического подхода продолжался долгие годы и после вуза. С большим трудом он заставлял себя отслеживать, что думают о предмете его исследований другие ученые. Так, в 1907 году он признавался, что плохо представляет мнение коллег о его труде по теории относительности, вышедшем в 1905-м, оправдывая это тем, что «библиотека постоянно закрыта в мое свободное время».

Поэтому вряд ли есть смысл задаваться вопросом: «Чего бы еще достиг Эйнштейн, выполняй он усерднее домашние задания по географии и математике?» И уж по крайней мере несправедливо предполагать, что Великий Чудак столкнулся бы с меньшими трудностями на заре своей научной карьеры, если бы корпел над всеми академическими дисциплинами в целом, а не только над тем, в чем был талантлив с рождения.

Да здравствует дерзость! Она – мой ангел-хранитель в этом мире.

Альберт Эйнштейн

Упорное нежелание Эйнштейна подчиниться требованиям академического мира – зеркальное отражение врожденного бунтарства, сыгравшего столь важную роль в его теоретических изысканиях. Ярчайшим свойством его натуры было стремление к независимости от посторонней воли. Он считал, что личность и социум сосуществуют в очень хрупком балансе, при котором первое ни в коем случае не должно подменяться вторым. А в 1932 году написал: «Без созидательных личностей, способных на независимые мысли и суждения, развитие общества невозможно – точно так же, как немыслимо взращивание индивидуума без питательной почвы ему подобных».

Природная мятежность проявлялась в нем с ранней юности. Насколько он обожал атмосферу учебы в Арау, настолько же ненавидел свою предыдущую школу, гимназию Луитпольда в Мюнхене, в которую ходил с восьми лет и которая гордилась своей квазимилитаристской дисциплиной. Многие годы спустя он с плохо скрываемым отвращением будет вспоминать, как его одноклассники гурьбой выбегали из школы поглазеть на маршировавший мимо полк солдат. «Если кому-либо доставляет удовольствие шагать нога в ногу под музыку, – говорил он, – этого достаточно для того, чтобы я его презирал». Сам же он, как известно, предпочитал шагать в ногу только с самим собой.

Когда же его семья переехала в Италию, он остался в Мюнхене один – и уже очень скоро, к концу 1894 года, в гимназию ходить перестал. То ли его исключили (один из учителей постоянно жаловался на его «подрывное и вредоносное поведение в классе»), то ли он бросил заведение сам – о том история умалчивает. Но как бы там ни было, сразу после этого он собрался и спешно уехал к семье в Италию: останься он в Германии еще на год, им бы заинтересовалась национальная служба обязательного образования, чьего вмешательства в свою жизнь он бы точно не перенес. Его неприязнь к Германии в те годы была настолько сильна, что вскоре он отказался от немецкого гражданства, предпочтя на несколько лет остаться «человеком без статуса».

С возрастом его отрицание любой власти над собой лишь усилилось. В 1901 году, например, он заявил своему другу, Йосту Винтелеру, что «глупая вера во власть – это худший враг истины». Примерно в это же время он заинтересовался исследованиями по электронной проводимости материалов немецкого физика Пауля Друде – и подверг резкой критике некоторые из его постулатов. Второпях он написал Друде письмо, в котором указывает ученому на ошибки, и вскоре получил ответ. Друде, который на тот момент считался одним из лидеров европейской науки, начисто отмел все возражения Эйнштейна. Это привело Эйнштейна в ярость. «Отныне, – заявил он, – я к таким людям не буду обращаться лично, a буду безжалостно aтаковать их в журналах, как они этого и заслуживают». В целом же эта история привела его к неутешительному выводу: «Неудивительно, что мало-помалу становишься мизантропом».

Кумирами Эйнштейна всегда были те, кто бросал вызов устоявшемуся положению вещей. Чуть не врожденным недоверием к общепризнанным авторитетам объяснялось его обожание Галилея, который, по словам самого Эйнштейна, «яростно сражался с любыми догмами, основанными на чьем-либо престиже». Вот почему Эйнштейн был всегда готов подвергать сомнению буквально все на свете, включая принятые обществом принципы небесной механики. И совершенно не удивительно, что он постоянно конфликтовал с государственными институтами, с коллегами по работе, а порой и с довольно опасными врагами. Но как бы там ни было – похоже, Эйнштейн никогда не проявлял себя живее, чем в этих нескончаемых баталиях.

В 1950 году, выступая с рекомендациями для Департамента образования Нью-Йорка, Эйнштейн утверждал, что история должна преподаваться через самое широкое обсуждение «личностей, которые обогатили человечество независимостью своих характеров и суждений». С точки зрения Эйнштейна, такие фигуры являются образцами для подражания, ибо, как он пояснил в 1952-м, «только индивидуальность способна породить новые идеи».

Стать его врагом очень непросто. Но если он хоть раз изгнал вас из своего сердца – считайте, между вами все кончено навсегда.

Янош Плеш, лечащий врач Эйнштейна

Нетерпимость к догмам и бесстрашный отказ принимать все на веру – вот, несомненно, те качества Эйнштейна, которые сыграли ключевую роль в его исследованиях по теоретической физике. Теорию относительности мог разработать лишь тот, кто не боялся перевернуть вверх дном принципы, устоявшиеся веками. Его же отваги хватало даже на споры с противниками гораздо могущественнее себя – от гитлеровских нацистов до американских маккартистов времен холодной войны.

Страстное желание Эйнштейна оспаривать все и вся стало приносить удивительные плоды после того, как он стал мировой знаменитостью, «интеллектуальной иконой» и нравственным ориентиром для миллионов. Однако были в его жизни и времена, когда своим отказом склонять голову перед другими он наживал себе врагов, конфликты с которыми обходились ему очень дорого. Особенно отчетливо это прослеживалось, когда он учился в цюрихском Политехникуме, а также в течение нескольких лет после вуза.

Эйнштейн, молодой одиночка со всклокоченной головой, полной мало кому понятных идей, в глазах окружающих вечно выглядел отщепенцем. А его еврейское происхождение в эпоху разгорающегося антисемитизма лишь углубляло в нем ощущение аутсайдера. В молодые годы он снискал себе репутацию замкнутого в себе чудака. И даже в пылких письмах Милеве Марич сам признавал, что часто делается угрюмым и злобным, а порой даже ведет себя непорядочно.

Своей заносчивостью он приводил в ярость ведущих профессоров Политехникума, среди которых был и его основной преподаватель по физике, Генрих Вебер. Эйнштейн не скрывал того, что ему не нравится учебная программа Вебера, чем еще больше настраивал против себя и других профессоров, которые стали видеть в нем просто самоуверенного зануду, а вовсе не подрастающего гения. К моменту его выпуска из Политехникума многие преподаватели считали его смутьяном, приносящим сплошные неприятности, и его шансы устроиться на работу в альма-матер упали практически до нуля.

Правду сказать, сам Эйнштейн не сильно старался как-либо исправить свою репутацию. Например, незадолго до окончания вуза он подал заявку на освободившуюся должность ассистента профессора Адольфа Гурвица, несмотря на то что бо́льшую часть семинаров этого профессора прогулял. В заявке, однако, Эйнштейн не слишком убедительно утверждал, что он, тем не менее, «присутствовал на большинстве лекций». И довольно бесцеремонно добавлял, что от этой работы зависит его получение швейцарского гражданства. Что и говорить, подобное нахальство успехом не увенчалось: из всех своих однокурсников работы в Политехникуме не получил только он один. Борьба с догмами вовсе не означает деструктивного отказа от правил игры. Но, видимо, в молодости Эйнштейн еще не умел отличать первое от второго.