Бронебойный экипаж - Сергей Зверев

Но прошли сутки, а вопрос о смене экипажа так никто и не поднял. У Алексея была даже мысль опередить события и попробовать обратиться к майору Лацису, но воинская субординация не поощряла обращение к вышестоящему начальнику через голову непосредственного командира. Разве что только в самых крайних случаях. И, стиснув зубы, Соколов решил ждать.

Утро последнего перед выходом дня было самым напряженным. Проверялось и перепроверялось все, что можно было проверить. Соколов около полудня подошел к своим танкистам предупредить, что через два часа начнется формирование колонны. Нужно будет занять свое положение со вторым танковым отделением в середине колонны, куда Кравченко определил «семерку». Но когда Алексей подошел к танку, то увидел, что Бочкин складывает в вещмешок консервы, хлеб, сахар. Логунов перестал подавать из танка сухой паек, а Бабенко кинулся к командиру и тихо заговорил, пытаясь взять Алексея за ремень портупеи.

— Товарищ младший лейтенант, мы вас ждали. Вот посоветоваться хотели. Коля хочет сходить попрощаться с Лизой. Отпустите его на полчасика. Ничего ведь страшного не случится за это время. А если что, так мы сбегаем за ним, а?

— Хорошо, пусть сходит, — глянув на наручные часы, согласился Соколов, а потом посмотрел на вещмешок. — А это зачем? Василий Иванович, вы же упаковали НЗ полностью?

— Это, — Логунов замялся, переглянулся с другими танкистами, а потом выбрался из люка и подошел к командиру. — Это мы хотели вашего разрешения спросить. Можно Николай девушке в госпиталь передаст? Она ведь изможденная, рана открылась. Ей хорошее питание нужно.

— Ребята! — изумился Соколов. — Вы с ума сошли что ли? Мы уходим в рейд, а вы продукты хотите забрать из запасов. А если нам несколько дней нельзя будет остановиться и жевать на ходу придется? Куда я с голодным экипажем? И вы думаете, что Лиза в госпитале некормленная останется. Да там питание лучше, чем у нас!

— Ну, — Логунов развел руками и посмотрел на других танкистов. — Я вам что говорил. Вот ведь народ, а! Как я дал себя уговорить?

— А я им говорил, — вдруг заявил Омаев, высунув голову из переднего люка. — Цветы надо ей подарить. С цветами прощаться надо идти, а не с буханкой хлеба. А они мне рот открыть не дали.

— Коля, — Соколов снова посмотрел на часы. — Сорок минут тебе на прощание, а потом бегом к танку. Времени мало, могут объявить тревогу каждую минуту.

— А где я цветы возьму в октябре? — Бочкин сунул вещмешок Логунову в руки и недовольно посмотрел на Омаева. — Тут никаких теплиц и ботанических садов с паровым отоплением нет.

— Ребята, а ведь это мысль, — вдруг оживился Бабенко и заулыбался с довольным видом. — Нет, конечно, здесь цветочных магазинов, нет старушек с мимозами, да и сезон, мягко говоря, не тот. Но ведь цветы есть всегда на подоконниках. Люди их разводят в любое время года и во все времена. Это же не дом, когда в нем нет цветов. Вот вам и выход.

— Семен Михайлович, — Соколов покачал головой, — вы что, советуете украсть цветы с подоконника какой-нибудь старушки?

— Почему украсть? — смутился механик-водитель. — И почему у старушки? Есть тут в деревне вдовушка одна, у нее цветы — просто загляденье. Окно полыхает, только она занавеску отодвинет. Аж на улице светлее становится.

— Так, — рассмеялся Логунов. — Наш инженер тихой сапой вдовушку себе тут присмотрел. А я думаю, что это он…

— Ну, хватит, Василий, — нахмурился Бабенко. — Что ты в самом деле. Неприлично даже как-то.

Пришлось допытываться и чуть ли не трясти механика, чтобы он перестал обижаться на Логунова и, наконец, рассказал, где и у кого он видел такие цветы на подоконнике. Оказалось, все просто. Женщина жила в нескольких домах от мастерской. Да и лет вдовушке было уже сильно за 60. Соколов запретил уходить всем и отправился к вдове только вдвоем с Бабенко.

Высокая седовласая женщина с печальными глазами и в чистом передничке встретила танкистов с удивлением, но вида не показала.

Алексей снял пилотку, пригладил свои светлые волосы и представился. Женщина назвалась Антониной Васильевной и пригласила гостей в горницу. И когда танкисты вошли в чистую, светлую комнату, сразу уловили аромат цветов. Три подоконника в ее доме были заставлены горшками и горшочками с цветами.

Были тут и глиняные цветочные горшки, были треснутые кухонные и две железные банки из-под кондитерского жира и даже прохудившийся сбоку солдатский котелок. Заглядевшись на эту красоту, танкисты даже немного растерялись, не зная, как начать разговор. Помогла сама женщина, перехватившая взгляды военных.

— Уж не за цветами ли вы пришли, товарищи дорогие?

— Угадали, Антонина Васильевна, — улыбнулся Соколов. — Слава о ваших комнатных цветах по всему селу ходит. Вот и до нас дошла. Понимаете, у нас в экипаже танка есть парень. Ему 19 лет только стукнуло. У него девушка лежит в медсанбате с ранением. Мы уходим, а она остается. Может, они и не увидятся больше никогда, а может, пронесут через всю жизнь любовь. Что он может ей оставить сейчас, когда прощаться будет? Хотите, мы вам заплатим?

Соколов разошелся и от волнения стал говорить много и сбивчиво. Эта молчаливая серьезная женщина вызывала у него странные чувства. Как будто он оказался в детстве перед своей бабушкой, которая его может отругать за баловство. И голос женщины прозвучал с той же самой интонацией, к которой он привык сызмальства.

— Уберите деньги. Как вам не стыдно, товарищи военные! Как вам в голову могло прийти платить за цветы?

— Простите! — вмешался Бабенко, прижав к груди руки. — Просто мы не знали, как вам сказать, а нам очень нужно помочь нашему парню. Мы не хотели вас обижать.

Женщина не произнесла больше ни слова, только махнула рукой. Танкисты смотрели, как она стянула косынку и приложила уголок к глазам. Высокая прямая фигура вдруг сгорбилась, женщина как-то сразу постарела, села у окна и опустила голову. Она провела рукой по баночкам и горшочкам с цветами, как будто поговорила с ними. Соколов и Бабенко переглянулись: ни тот, ни другой не знали, как быть. Уходить или все же можно договориться с хозяйкой?

— Это ведь не просто цветы, — вытирая глаза, сказала женщина. — Это частичка моих детей. Давно их нет, лет двадцать уже. Настенька очень любила цветы, всегда ухаживала за ними, пересаживала, поливала. А Паша искал ей горшки, выпрашивал битые, склеивал. А потом они… погибли. А цветы остались. Как память. А вы деньги за них…

— Простите, мы не знали, — извинился Соколов и попятился к выходу, потянув за рукав комбинезона Бабенко.

— Погодите, — вздохнула женщина. — Зачем мне на них глядеть, если они могут чужую жизнь украсить. Девушка у него, говорите? В госпитале? Фиалки вам не нужны. И герань тоже. Возьмите вон тот горшочек с яркими красными цветами. Они самые красивые у меня. Этот цветок называется азалия. Пусть и у ваших молодых тоже будет все красиво. Любовь, семья, дети. Когда-нибудь война кончится. И тогда очень понадобятся нам и цветы, и дети.