Одна ночь в Дубае - Хани Накшабанди

Со злостью она дернула дверь квартиры. Через окно в гостиной проникал тусклый свет. Она заперла дверь, прошла к дивану и легла, не включив ни одной лампы.

Все казалось ей призрачным в напряженной полутьме. Издав приглушенный стон, она посмотрела на черные настенные часы. Было почти девять с четвертью. Она не знала, как могла рассмотреть во тьме стрелки часов. Возможно, она лучше чувствует время, чем видит его. «Опять время! Оно смеется над нами. Или мы смеемся над ним», — произнесла она и задумалась: «А какую форму имеет время? Кубическую? Квадратную? Овальную? Круглую? Да-да. Оно, несомненно, круглое. Обязательно круглое». Она взглянула на настенные часы, которые были круглой формы, как наручные, и тут же подумала, что время может быть прямой линией или двумя параллельными, одна из которых мы, а другая — часы.

Стояла тишина, чуть слышно тикали черные часы. В полутьме она смогла различить большую стрелку с фосфорицирующим наконечником, похожим на копье воина. И в тот момент, когда стрелка отсчитала еще минуту, она вскочила с дивана, притащила из кухни деревянный стул, приставила его к стене и со злостью сорвала часы.

Но часы вновь смотрели на ее жилище, теперь с телевизора в маленькой гостиной, продолжая двигать только часовой стрелкой.

С этого самого момента она решила, что больше не позволит своему времени расщепляться подобно тому, как длинная стрелка делит время, будь оно квадратным, круглым или гофрированным. Из-за этого она и сорвала часы, оставив только маленькую стрелку. Благодаря этому детскому поступку она почувствовала так нужную ей победу над врагом, внушавшим страх — временем.

Однако, словно нарочно упорствуя, время повернуло вспять в ее голове, а она потянула его в обратную сторону, вспоминая, как прошел день. Она схватилась за виски и заохала. Зазвонил телефон: с ней пытался связаться Я.

* * *

По мере того как время шло к десяти вечера, признаки психической усталости заявляли о себе все настойчивее в виде чернеющих кругов под глазами. Она тяжело поднялась в ванну, затем пошла на кухню. Она приложила голову к дверному косяку, задумавшись о том, что же с ней происходит, и взяла телефон. «Какой наглый!» — сказала она о звонке «Я», стала искать пачку сигарет, но вспомнила, что выкурила последнюю, когда выходила из торгового центра.

Она позвонила служащему из супермаркета и, не утруждая себя тем, чтобы сообщить, кто звонит, сразу же выговорила: «Квартира 17!» — и сделала заказ. Ей ответили, что все принесут, но только через полчаса, поскольку курьер, обслуживающий здание, только что вышел по другому поручению.

Она решила, что пойдет сама. И не ради того, чтобы купить то, что хочет, а только чтобы увидеть служащего, через которого все время покупала продукты. Внутренний голос подсказывал ей, что сотрудник магазина наверняка помнит, как ее зовут.

Она в спешке спустилась. Было ясно: как только он увидел ее, сразу узнал. Она изобразила такую же натянутую улыбку, как у него, и попыталась вынудить его обратиться к себе по имени, первой спросив о его делах. Однако служащий ограничился «Слава Богу!», которое сопроводил мелким покачиванием головы по-индийски.

Не добившись большего, она перешла к тому, зачем пришла. Уже у кассы служащий еще раз улыбнулся, назвав только стоимость покупки.

Задумавшись, она расплатилась, ушла и никак не отреагировала на то, что служащий не назвал ее по имени. Как только она вошла в магазин, поняла: он не запоминает имена покупателей, только то, как они выглядят. А причина простая: он смотрит исключительно на их руки, что они берут. Да и покупатели тоже смотрят только на деньги, которые отдают. Отношения «из рук в руки». Здесь нет места дружбе и обращению по именам.

Пока она поднималась с покупками в квартиру, решила на сегодняшний вечер смириться с потерей своего имени. Возможно, она вспомнит его утром. «Конечно, утром вспомню!» — успокаивала она себя.

Чтобы дойти до лифта надо было подняться на четыре ступеньки и пересечь холл. Справа — широкий диван, два кресла из коричневой кожи и зеленое растение в углу. Напротив, слева, небольшой овальный столик метр высотой, за ним стоял охранник в форме — белой рубашке и темных брюках. На этом месте сменяют друг друга трое. Все они были индийцами, как она думала. Она никогда не разговаривала с ними, но один из них обращал на себя внимание всегда добродушным, в отличие от сменщиков, лицом. Почему-то он представлялся ей богомольным аскетом.

Дома она ничего не съела на ужин, даже не закурила, только растянулась в одежде на кровати и стала настраивать себя на завтрашний день, встречи и знакомства, которые он готовил.

Под шум голосов рабочих и грохот строительной техники с соседнего здания она прикрыла глаза. Было лень переодеваться в пижаму, она просто скинула все, что было на ней, не открывая глаз. Ночью она то и дело просыпалась от шума. Глубоко заснуть, а она могла провалиться часов на десять, ей мешала не только соседняя стройка, но и навязчивые кошмары.

В половине девятого она уже сбегала по ступенькам холла с большой сумкой зажатой под мышкой.

Она не обратила бы внимания на нескольких соседей, также покидающих здание, отправляясь на работу, если бы охранник не остановил ее окликом, выкрикнув что-то неясное, похожее на молитвенное песнопение. Она бегло бросила взгляд в его сторону: это был тот приветливый охранник с ясным взором.

Она бросила ему на бегу холодно: «Доброе утро, Эфтаб!» — и сбежала вниз по ступенькам. Автоматическая дверь еще не открылась перед ней, когда до нее донесся ответ охранника: «Доброе утро, госпожа Ясмин!». За ней закрылась дверь, и прошла секунда, другая, третья, прежде чем дверь снова открылась и она поспешила обратно в холл. Она поднималась четыре ступеньки, спотыкаясь, но быстро взобралась и направилась к охраннику: «Что?! Что ты сказал?!»

За рулем она все твердила свое имя, пока ехала в офис: «Ясмин, Ясмин, Ясмин», — и спрашивала шепотом: «Как же можно было забыть такое простое имя?».

В тот момент она не знала, чувствует ли удовлетворение от того, что имя нашлось. Может, вообще не стоило об этом думать? Как бы там не было, это все равно был чрезвычайный случай, когда человек целый день не мог вспомнить, как его зовут. «Двадцать четыре часа! Целых двадцать четыре!» — говорила она, тарабаня пальцами по рулю.

Утром, еще до того как имя вернулось к ней, до Эфтаба, она в сомнениях собиралась на работу. Всю ночь она ворочалась в постели, в комнате слышались имена всех национальностей — арабские, индийские, африканские и латинского корня. В эту ночь ей приснилось, что она отрывает листья у одиноко растущего на высоком песчаном бархане маленького растения. На каждом лепестке написано имя. Она очнулась, пот катился по ней ручьями. Немного успокоившись, она обдумала то, что увидела. Она догадывалась, что она и есть этот цветок, с которого оборвали все лепестки, кроме единственного, на котором было ее имя. Когда она попыталась его оторвать, поднялся ветер и далеко унес его. Она было побежала за ним, однако ее правая нога зацепилась за растение. Казалось, это растение само вытянулось, чтобы опутать ее. Что было дальше, она не помнит, помнит только: она бежит, хромая, среди плотно стоящих треугольником либо квадратом зданий.